Александр Громовой - Магический курьер: НЕОФИТ [СИ]

— Отец, веришь нет, но я такого насмотрелся!

— Ах да, — он поднялся на ноги. — Тогда погнали, пацаны ждать не любят…

Мы ехали в нашем Майбахе, а я напряженно думал, как сделать так, чтобы отец реально не захуя́рил Феликса. А он мог, запросто! Очень не хотелось расстраивать Нику, да и не нужны нам кровавые разборки. Как никак, почти родственники!

Впереди показался съезд к поместью Веленских, у которого стояло штук десять черных тачек, преимущественно американских. Отец опустил тонированное стекло.

— Ну, как настроение?

От кучковавшихся лысых мужиков в черных кожанках, отделился один.

— Все норм, Борис Иванович! Надеемся, обойдется без «мокрухи»?

— Все зависит от поведения клиента, — улыбнулся отец. — Митяй, предложение такое, я сначала сам с ним побазарю. Если не поймет, тогда подключитесь вы… И еще! Дочь его не трогать… чтоб ни один волос!

— Обижаете Борис Иванович, — ехидно осклабился Митяй. — Здесь собрались истинные джентльмены!

— Хорош паясничать, я серьезно, — он обратился сразу ко всем. — Парни, в приоритете цивилизованный разговор и беспредел сегодня не уместен… Окей?!

Они тихо загалдели, кивая бритыми головами на толстых коротких шеях. Отец поднял стекло, и машина плавно подкатила к воротам, через которые я несколько часов назад ушел по-английски. Кованные створки с позолоченными завитушками пошли в стороны, а за ними обнаружился расслабленно стоящий Феликс. Увидев нас, он беззаботно сунул руки в брюки.

— Однако, чай нам не предлагают… Пошли Тим, держись позади.

— Хорошо.

Мы вышли из машины и встали между фарами, которые нещадно слепили Феликса и несколько человек охраны. Позади нас, черной массой толпились братки́.

— Борис Иванович, к чему эти постановочные наезды? — Феликс был совершенно спокоен.

— Слушай сюда, — отец не был склонен к долгим прелюдиям. — Даю тебе неделю, чтобы свернуть все дела и уехать из моего города!

— Однако, — Феликс покачал головой. — Когда это он стал твоим?

— Лет, двадцать пять назад, — он указал рукой за спину. — Люди недовольны, слишком уж активно ты полез в наш огород, Феликс!

— Это они-то?! — тот засмеялся и громко спросил. — Митяй, ты не говорил своему боссу, на какие шиши построил дом и откуда у тебя новая Эскалада?

— Не понял? — Борис удивленно обернулся. — Что за дела?!

— Борис Иванович, прости, — мужик прятал глаза. — Халтурка была… он платит втрое больше, чем ты… не обессудь!

— Вы чего, все под него легли?! — отец стиснул челюсти. — Митяй, когда нас «пореченские» изрешетили, я же тебя на руках притащил в госпиталь, сам чуть не сдох!

— Да помню я, Иваныч! — Митяю явно стало стремно.

— Я почти каждого из вас, вытащил из какой-то задницы… Андрон, твои родители каждый год в Германии лечатся… У всех дети по Англиям учатся… Не поте́ете вообще ни о чем, живете в свое удовольствие! Вы чего, охренели?! Я сейчас должен вам напоминать, с-сука… Мозги вправлять обязан?! Пошли с глаз моих, а завтра старшие, чтоб в кабинете у меня стояли и могли внятно пояснить, какого лешего, наши люди теперь у Феликса на подработках!

— Борис Иванович, вы уверены, что сами разберетесь?

— Митяй, лучше скройся… в пизду!

Хмурые мужики расселись по машинам и через минуту мы остались вдвоем. Я видел, что отец не в себе от потрясших его новостей, и решение принял явно неадекватное. При любом раскладе, пацаны сработали бы как противовес, а теперь, мы двое стоим против небольшой частной армии. Эх-х, мне бы немного огненной силы!

— Ты вышел в тираж, Борис, — спокойно сказал Феликс. — Старомодный, усталый, грустный… Прощай!

Он вытащил пистолет из оперативной кобуры, которая скрывалась под пиджаком. Как в замедленном фильме, я видел поднимающееся черное дуло. Сильная рука оттолкнула меня в сторону. Грянул выстрел, и после ослепительной вспышки, отец начал оседать на землю…

Что произошло?! Это гром? Где молния?! Почему сейчас был гром, дождя же нет! Отец, что с тобой? Ты устал? Давай помогу, присядь! Это что, кровь?! Из носа кровь? Нужен подорожник… Кровь, как много крови! Нужно вызвать скорую! Феликс, вызови скорую, чего стоишь ублюдок…

Все это я твердил скороговоркой, удерживая голову отца на коленях. На груди его быстро разрасталось кровавое пятно, из уголка губ потекла тонкая красная струйка. Пуля вошла в область сердца, я это понимал, но поверить отказывался!

— Сын… — послышался свистящий шепот. — В кабинете сейф… три… пять, шесть, одиннадцать… шестнадцать… сорок один.

Он закашлялся, а в груди его что-то забулькало.

— Пап, не умирай! — я оглядел молча стоящих людей Феликса, во главе с ним самим. — Вызовите скорую, с-суки, он же умрет!

— Тим… не унижайся, сынок… мне хана полюбому… прости, сглупил с пацанами, — он снова зашелся кашлем. — Я вырастил… тебя настоящим мужчиной… и очень горжусь… прости, что так вышло…

В Майбахе сидел водитель, от увиденного он впал в настоящий ступор.

— Открывай дверь! — заорал я на него, не своим голосом. — Скорее, в больницу!

Парень встрепенулся и выскочил наружу, он помог мне погрузить впавшего в беспамятство отца на заднее сидение.

— Знаешь, где ближайшая больница?!

— Конечно, Тимофей Борисович!

— Вези! — разум охватила ярость. — Если отец умрет, я тебя на фарш покромсаю!

Раздались два выстрела и передок машины заметно упал ниже. Я перевел взгляд на Феликса. Он все еще продолжал целится в нашу сторону. Ствол пистолета сильно дымился.

— Спокойно, — Веленский смотрел ничего не выражающим взглядом. — Борис должен умереть. А ты, Тим, не дергайся! Я тебя не грохнул только потому, что Ника очень просила.

Прогремел новый выстрел, и пуля просвистела у самого моего уха. Наш водитель, упал с простреленной головой. Я понимал, что теперь не смогу спасти отца и кинулся к нему, путаясь в дверях Майбаха. От застилающих глаза слез бессильного отчаяния, не мог понять смотрит он на меня или нет.

— Пап, ты как?! Скажи что-нибудь!

Он не двигался, слабеющее дыхание прерывалось.

— Па-а-ап! Не оставляй меня, кроме тебя у меня никого нет! Прошу-у не уходи… Не броса-ай!

Я пытался растормошить бесчувственное тело и понимал, что там больше никого нет. Борис Беркутов умер. Покинув бренную оболочку, он отправился в лучший мир.

Только сейчас, я осознал в полной мере, что значит быть абсолютно одиноким! Какого это, остаться совершенно одному против всего мира… против всех миров.

Отец, хоть и был мне не родным, но как оказалось, роднее его никого у меня не было! Раздирающее душу чувство непоправимого горя и невосполнимой утраты многократно убивало с каждой секундой, заставляя рыдать в голос вперемешку со словами, которые я так и не успел сказать самому дорогому человеку.