Бриджет Коллинз - Переплёт

Я глянул на него поверх головы сестры, потом отвернулся.

— Это же терьер, — ответил я. — Не каретная собака [5] Каретная собака ( carriage dog, англ.) — группа пород, которые выводили специально, чтобы собаки бежали рядом с каретой и охраняли путешествующих от разбойников; таких собак обычно заводили купцы и знать. Например, далматины изначально были каретными собаками. и не охотничья.

— И что?

— Если она никому не нужна, значит, ничего не поделаешь, придется…

— Брось, Эм, — вмешалась Альта. — Кто-то из Миллеров наверняка ее возьмет. Или цыгане, если вернутся в этом году… Им же всегда собаки нужны, верно? — Веселость в ее голосе была напускной.

Малыши перебирали лапками, забывшись доверчивым щенячьим сном.

— Да, — ответил я, — мы обязательно ее пристроим.

Дарне нахмурился.

— А если не пристроите?

Я бросил быстрый взгляд на Альту. Та смотрела на щенков и притворялась, что не слышала, но глаза ее были безрадостными.

— Не волнуйся об этом, — ответил я.

— Но что с ней будет?

Я заколебался. Альта подняла взгляд и опустила. Взяв соломинку, стала теребить ее и оплетать пальцы. Дарне не отрывал от нее взгляд.

— Тогда отец ее утопит, — сказал я. Последовала тишина, в которой слышался лишь шорох соломы и плеск струи помочившейся лошади. Альта бросила соломинку в стойло, сжав губы.

— Но ведь не может…

— Ты спросил, Дарне. А я ответил.

— Ясно.

— Неужели? Здесь, на ферме, мы не можем позволить себе привязываться к животным.

Вмешалась Альта:

— Эм, прекрати, прошу. Не надо…

И в ту же секунду Дарне спросил:

— А можете отдать ее мне?

Альта резко развернулась, уцепившись рукой за стенку стойла. Мы оба уставились на Дарне. Наконец я произнес:

— Что?

— Можно я… возьму ее себе? Я вам заплачу. И буду о ней заботиться. Я никогда… я хоть и не фермер, но постараюсь хорошо за ней ухаживать.

— За беленькой?

— Что? Да. А ты думал, я о ком?

— Но зачем тебе терьер?

— Я просто… — Он сделал глубокий вдох. Что-то мелькнуло в его глазах. — А какое это имеет значение? Обещаю, я позабочусь о ней.

— Ну конечно, идеально, большое спасибо! И у щенка будет хороший дом, правда, Эм? Папа так обрадуется! Спасибо, Люциан!

Альта спрыгнула с перегородки, и Дарне протянул руку, поддерживая ее. На миг она засомневалась, брать его руку или нет; их ладони почти коснулись друг друга, и она вспыхнула. Дарне улыбнулся, она ответила ему тем же. Не глядя на меня, она проговорила:

— Какой Люциан добрый, верно, Эм?

— Мы найдем ей другой дом.

Я обрадовался, увидев, как померкла улыбка Дарне.

— Не говори ерунду! Ты можешь взять ее, Люциан. Ты ведь спас мне жизнь! А теперь спасешь еще одну. — Она шагнула ему навстречу, сжав пальцы в кулак, словно все еще чувствовала его полуприкосновение.

Он покосился на меня, и взгляд его был нечитаемым. То, что на миг в нем промелькнуло раньше, исчезло. Он повернулся к Альте и сказал:

— Спасибо.

— Пойду скажу отцу! — выпалила Альта, ее глаза блестели. Она хлопнула дверью конюшни и закашлялась на холоде. Потом снова стало тихо.

Дарне молча разглядывал щенков. Я же сверлил его взглядом до тех пор, пока он не поднял голову и не посмотрел на меня.

— Ты сможешь забрать щенка, лишь когда ему исполнится три месяца, не раньше.

Он кивнул. Золотистый отблеск лампы делал его лицо похожим на древнее позолоченное изваяние. В дверь ворвался сквозняк и погнал по полу соломинки; меня пробрала дрожь. Я стиснул зубы, чтобы он не заметил.

— Но я бы хотел навещать ее в промежутке. Чтобы она ко мне привыкла.

Я уже собирался уходить, но споткнулся и остановился; гвозди на подошвах так громко царапнули по полу, что Крепыш зашевелился в стойле и шумно выдохнул через рот. Дарне смотрел на меня открыто, бесхитростно; мой взгляд скользнул по его белоснежному воротнику, соломинке на лацкане, блестящим черным сапогам. Как он умудрился пройти по двору и не запачкать их?

Я протянул ему руку.

— Хорошо сыграно, отдаю тебе должное.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты ведь этого добивался? Теперь у тебя есть повод приходить к нам постоянно.

Он взглянул на мою протянутую руку. Я отдернул ее, прежде чем он успел пожать ее и унизить меня этим.

— Вообще-то, я всегда хотел завести собаку.

— Не сомневаюсь.

— А если твой отец все равно собирается утопить щенка…

Я зашипел сквозь зубы:

— Забудь. Ты выиграл.

— Послушай, я не знаю, с чего ты взял, что мы соревнуемся…

— Прошу, не надо пытаться сразить меня своим обаянием. Достаточно того, что другие валяются у тебя в ногах.

Он пристально смотрел на меня; меж бровей залегла тонкая морщинка. Под этим взглядом меня охватил жар; я словно почуял наступление лихорадки.

Дверь с грохотом распахнулась.

— Папа так рад, Люциан! — воскликнула Альта. — Я знала, что он обрадуется. Давай я достану малышку из стойла и дам тебе подержать? Только ненадолго, Пружинке это не понравится, но малышка хоть тебя понюхает и… Что это у вас произошло? — Она переводила взгляд с меня на Люциана. — Эмметт, ты чего такой надутый? Как будто у тебя запор.

— Не задерживайся допоздна, Альта.

Я вышел и оставил их вдвоем.

Я надеялся, что Дарне передумает, но когда на следующий день он не пришел, меня отчего-то охватило разочарование, словно я планировал подраться с кем-то, а тот извинился и драка не состоялась.

Неделю после его визита погода стояла бесцветная, белесая — снег не шел, но небо сливалось с землей и играло со зрением шутки. Я пытался не думать о Дарне, но взгляд скользил по непривычно мягким контурам и гладким полям, которые прежде всегда выглядели иначе, и мысли начинали блуждать, а потом… Как-то раз я возвращался с верхнего поля по глубоким сугробам и, споткнувшись о невидимый камень, полетел вперед. У меня возникло странное ощущение: я не сразу понял, где нахожусь. Лишь поднявшись на ноги, я узнал сломанный участок забора, которым собирался заняться уже несколько месяцев, и изумленно покачал головой: это ж надо было заблудиться здесь. Б ту ночь я плохо спал, и на следующий день был дерганым и раздражительным. Все валилось из рук, все шло не так: я споткнулся о ведро с молоком и опрокинул его; неплотно закрыл задвижку в маслобойне, и туда пробралась свинья; крыша молотильни едва не обрушилась, а одну из наших овец загрызла лиса. Отец, как и я, пребывал в скверном расположении духа, а у мамы своих дел было по горло: она кормила цыплят и выполняла прочие обязанности Альты, а меня послала таскать воду для стирки. Наконец я чуть не отхватил палец резкой для репы; это привело меня в чувство.

Улучив момент, когда мама повернулась ко мне спиной, я стащил кусок хлебного пудинга и пошел в конюшню. Там я ел и смотрел, как Пружинка кормит щенков. Но даже эти новорожденные комочки почему-то меня раздражали; сначала я не мог понять, чем они могли мне досадить, но потом понял, что они напоминали мне о нем, о Люциане Дарне, о том, как он смотрел на меня; его презрительный взгляд лежал на мне печатью, даже когда его самого рядом не было.