Марина Эльденберт - Парящая для дракона. Обрести крылья [litres]

Усилием воли разворачиваю свои мысли к тому, что произошло.

Сейчас нам главное успеть сделать анализы (в том числе и мне, поскольку отсутствие чешуи тоже стоит внимания), провести тест по поводу нашего мысленного общения, и к вечеру, я думаю, у нас уже будут гипотезы. Проблема заключается в том, что мой бывший друг и лучший врач Ферверна вполне способен передать эту информацию не только мне.

Я знаю Ардена достаточно хорошо. Достаточно хорошо для того, чтобы понимать, на чьей он стороне, но сейчас, когда Эллегрин могут в любой момент свести с ума или просто уничтожить одним словом (вытащить которое не представляется возможным даже мне, это может быть даже не слово, а хлопок в ладоши или упавшее перо планшета, жест или что бы то ни было еще – в частности, полная изоляция, если я попытаюсь вывезти ее из тюрьмы и закрыть там, где никто до нее не доберется), я не знаю, что думать. Не представляю, как чувствовал бы себя я, если бы не знал, как помочь Лауре. Ментальных крючков может быть несколько, любая, даже самая невинная ситуация может оказаться спусковой.

Пожалуй, я солгал, когда говорил, что до Лауры в моей жизни женщины просто были. Была еще Эллегрин.

Она тоже была моим другом.

И я всех своих друзей посадил в тюрьму.

Это срабатывает. Мне больше не хочется думать о Лауре, стоящей за запотевшим стеклом, а хочется как следует по нему врезать. Хотя, по-хорошему, врезать стоило бы себе. За то, что позволил переключить свое внимание на Лауру – теперь уже очевидно, что случай в ресторане был отвлекающим маневром, чтобы заставить меня сосредоточиться на этой интриге и на ее отце.

Что на самом деле им удалось провернуть у меня под носом, мне еще только предстоит выяснить. Равно как и лично допросить Вильценбаргера.

Именно за этим я еду в тюрьму, к Эллегрин.

Но Лауре об этом знать совершенно необязательно, равно как и остальным – как бы они ни добывали свою информацию. Я понятия не имею, где может оказаться прослушка и кто в моей службе безопасности работает против меня.

Сконцентрироваться на этой мысли я не успеваю, потому что меня ударяет пламенем. Ее пламенем – настолько сильным, что на миг в груди кончается воздух, а в глазах темнеет. Эта вспышка, короткий миг, который берет в тиски, сдавливает – и отпускает. Я вылетаю из душевой кабины, а следом – из ванной. Пламени больше не чувствуется, Лаура сидит подтянув колени к груди и смотрит в одну точку.

Рывком бросаюсь к ней, но она вскидывает голову, в глазах – фиолетовое пламя. Вертикальный зрачок расширяется и сужается, разрезая радужку и вновь спаивая ее.

– Со мной все в порядке, – произносит она. – Я справилась.

С чем именно?

У меня даже вопрос не успевает толком оформиться, она переводит взгляд на окно и произносит:

– Солливер Ригхарн потеряла ребенка.

Лаура снова отводит глаза, кивает на смартфон.

– Она выложила это в сеть. Так что весь Ферверн в курсе.

Мне как минимум нужно одеться, а по-хорошему, еще и переварить эту новость, чтобы не наделать глупостей, но все, о чем я могу думать, – это о сидящей на постели женщине и о том, как она себя чувствует. Я должен думать о той, которая потеряла ребенка, но во мне по этому поводу нет никаких чувств.

В чем-то Лаура была права.

Есть во мне что-то от монстра.

Я все-таки возвращаюсь в ванную, чтобы дать время и ей, и себе. Не представляю, как бы я себя чувствовал, узнай я о том, что она ждет ребенка от Эстфардхара. Не представляю и даже представлять не хочу. От Кадгара четыре пропущенных (подозреваю, что всего четыре из-за его сдержанности). Мне нужно набрать Крейда и уточнить, что случилось, но я всего лишь закрываю воду, набрасываю халат и возвращаюсь в спальню.

– Это из-за меня, – говорит она. – Из-за того, что мы сделали.

– Ты о чем? – Я опускаюсь рядом с ней на постель.

– Короткая у тебя память, Торн. Ты уже забыл, что случилось в мое первое утро в Ферверне?

– Не забыл. Я помню все, что связано с тобой.

Лаура приподнимает брови:

– И?..

– И я не считаю, что эти события связаны. Если кто-то и ответственен за то, что происходит с Солливер, то это я.

– Если кто-то и ответственен за то, что происходит с Солливер, то это она, – неожиданно произносит Лаура, а потом складывает руки на груди. – Но я не могу представить себе, как бы себя чувствовала я…

– И не стоит. Вы с Солливер абсолютно разные.

Она вопросительно смотрит на меня.

– Начать хотя бы с того, что она меня не любит.

Она замирает.

– У нас с ней изначально были договорные партнерские отношения. Я собирался жениться на ней, потому что мне нужна была женщина для реформы. Обычная женщина. Не иртханесса. Она собиралась выйти за меня замуж, потому что любит крутых мужчин и громкие статусы. Ничего личного.

Лаура молчит. Молчит так долго, что мне кажется, вообще ничего не ответит, но она все-таки отвечает:

– Это… очень цинично, Торн.

– Это правда.

– Правда, что это цинично, или правда, что ты сказал?

– И то и другое, но это не главное. Важно то, что это – мои ошибки, Лаура, и решать их мне. Тебе это совершенно не нужно.

Ей это правда совершенно не нужно. Ни то, что было между мной и Солливер, ни то, как я пытался перенести на Солливер то, что предназначалось Лауре. Как я пытался стать другим в отношениях, которые были заранее обречены.

Потому что ни одна женщина не могла быть со мной после того, как со мной была Лаура.

Когда-нибудь я ей об этом скажу.

Когда-нибудь, но не сейчас, когда мир вокруг меня превращается хаос.

Лаура молчит и смотрит на меня, глаза абсолютно сухие, но есть кое-что еще. Я чувствую ее как себя, именно сейчас, хотя до парности нам далеко. Не уверен, что это когда-либо случится, но, если это случится, я даже не представляю, как это будет, если сейчас – так.

– Я не знаю, что сказать, – произносит она наконец.

– Значит, не говори ничего.

Я убираю прядь волос с ее лица, а потом усилием воли поднимаюсь и ухожу в гардеробную. Ее успели оформить, теперь здесь и запасные костюмы, и все прочее. Защитные чехлы для чешуи тоже, но они мне больше не нужны. Сама мысль об этом кажется странной.

Небольшой отдел гардероба выделен для Лауры – некоторые пакеты она так и оставила нетронутыми, почему-то от этого становится невыносимо холодно.

– Тебе нужно разобрать вещи, – говорю я, когда возвращаюсь в комнату, на ходу застегивая запонки.

– Это твоя комната, Торн. И я хочу сама покупать себе вещи.

– А я хочу, чтобы тебе было комфортно.

– Значит, у меня будет отдельная комната?

Пожалуй, нам стоило прекратить этот разговор, когда я ушел в гардеробную. Проблема в том, что, когда бы мы ни остановились, если есть что-то еще (а оно есть), оно вылезет в самый неподходящий момент. Как, например, сейчас.