Марина Эльденберт - Парящая для дракона. Обрести крылья [litres]

Некстати вспоминается детский стишок: «Не бойся ты холода, бойся дракона, один взмах крылом – и летишь ты с балкона». В данном случае я полечу скорее в бассейн, но суть остается примерно та же.

– Не забывай моргать, когда смотришь ему в глаза. Это знак того, что ты не собираешься нападать.

Зверь очень красивый. Чешуя – что-то среднее по цвету между металлом и снегом, броней растеклась по мощному корпусу. Ноздри раскрывались и стягивались, точно так же раскрывались и стягивались зрачки. Веки чуть опустились и снова поднялись – взгляд сияющих пламенем голубых глаз прокатился по мне как поток ледяных искр.

– Как мне… с ним общаться?

– Просто дай ему понять, что все хорошо.

– Как?

– Драконы чувствуют на уровне энергий. Тебе достаточно сконцентрироваться на своем внутреннем состоянии – и раздать его им.

– Я что, типа драконий маршрутизатор?

Смешок Торна прозвучал в ушах.

– Можно и так сказать.

Дракон смотрел на меня. Я на него.

Мы оба моргали, и ничего не происходило. Точнее, происходило – я чувствовала, что ему не нравится Торн. Как он там сказал? Конкурент в непосредственной близости, или что-то вроде. Тем не менее он был настроен на меня, а я доверяла Торну и ухватилась за эту эмоцию.

Спокойствие.

Глубокая сила.

Признание.

Связь.

Если бы я могла, сказала бы, что Торн не претендует на его драконье место в его драконьем мире, чтобы тот окончательно расслабился, но то, что его власть дракон признавал, было заметно. Он не бил хвостом. Чешуйки были опущены.

А я вдруг вспомнила, как успокаивала Льдинку: тогда, впервые, в Рагране. Чувство глубокого спокойствия и любви, рождающееся внутри, вспоминается так отчетливо, что я на мгновение теряюсь. В этой нежности к растущей внутри меня крохе, в этом умиротворении, когда думаю о ней. В звучании наших сердец, глубоком и гулком, более сильном моем и мягком – ее.

Тянущееся ко мне пламя ослабевает, я чувствую, как одна за другой рвутся нити.

– Все хорошо, – тихо говорю я, но слышим это только мы с Торном.

Маска заглушает мой голос, но драконам мой голос не нужен.

Напряжение – сильное, мощное, сидящего передо мной зверя ослабевает. Один последний рывок – и дракон на мгновение – долгое или просто растянутое во времени, впивается в мой взгляд ледяным пламенем огромных глаз, а после с силой отталкивается, взметнув вихри снега, и взлетает. Один за другим взлетают остальные, и нас с Торном закручивает в метель, как в веретено. Не в силах оторваться от этого зрелища, я смотрю, как растворяются в ледяном мареве звери: один за другим. Выдыхая опасное пламя в воздух, уходят все выше и выше, к небу, и дальше – в сторону пустошей, превращаясь в едва различимые точки.

Это настолько остро, этот разрыв, что мне хочется плакать.

Вместо этого я медленно сползаю в снег, чувствуя себя невыносимо легкой. Как кружащиеся над нами снежинки.

Торнгер Ландерстерг

Лаура всегда умудрялась от меня ускользнуть, но делала это настолько естественно и незаметно, что мне оставалось только удивляться, как ей это удалось. Она стала первой женщиной, которая бежала в противоположную от меня сторону, а я почему-то никогда раньше не думал, что мне стоит повернуться к ней спиной и пойти в обратном направлении, чтобы снова встретиться с ней спустя какое-то время.

Чтобы узнать ее заново и увидеть, сколько в ней внутренней силы, скрытой, женской, и в то же время ничуть не слабее драконьей. Возможно, именно это меня в ней и привлекло изначально: она не была драконом, когда пошла со мной в пустоши Ниргстенграффа после землетрясений. Не была драконом, когда тянулась к Верражу, которого побаивались даже в зооцентре – отлученный от погибшей матери драконенок в первые дни может быть непредсказуем и опасен, но рядом с ней он не был таким.

У нее получалось дотянуться до сердец всех, с кем она сталкивалась, и если бы я не был так зациклен на самоконтроле, возможно, увидел бы это раньше.

– Я не хочу работать там, где не ценят искренность, – выдал мне Дораж во время увольнения.

Творческие люди с другой планеты, я списал это на его блажь и благополучно забыл о нем до тех пор, пока у нас с Солливер Ригхарн снова не зашла о нем речь. Вряд ли он захотел бы знакомиться с ней, сейчас я это понимал. Равно как понимал, что Солливер Ригхарн никогда не была моим партнером. Она – одиночка, как я.

Точнее, каким я когда-то был.

До встречи с Лаурой. До того как подсознательно, неосознанно захотел впустить ее тепло в свою ледяную жизнь. Но смириться с этим не мог и поэтому воспринимал ее как угрозу.

– Одной проблемой меньше, – произнес я, опускаясь рядом с ней в снег.

– Одной?

– Да, теперь придется объяснять Мировому сообществу, только почему драконы улетели, а не почему они до этого прилетали.

Лаура рассмеялась.

Мне нравилось это. Нравилось слышать ее смех даже через наушники, а я ведь почти не помнил, как он звучит. Скольких ошибок можно было бы избежать, если бы я сразу принял в себе это чувство.

– По-моему, теперь тебе придется объяснять, почему драконы прилетели, почему так долго сидели и почему улетели именно сегодня.

– Вот, значит, как? Я совсем не слышу в твоем голосе оптимизма.

– Ну почему же? – Она фыркнула. – Как по мне, гораздо легче объяснить все в связке, чем когда у тебя вокруг резиденции просто сидят драконы и сами не понимают, что они тут делают.

– Они защищали тебя. Теперь мы это знаем.

– Да. – Под респиратором не было видно, но мне бы хотелось, чтобы Лаура улыбалась.

По крайней мере, я сделаю все от меня зависящее, чтобы она улыбалась чаще.

– Торн. Ты правда не мерзнешь вот так?

Она потянулась ко мне, но отдернула руку, словно опомнившись.

– Правда.

– Почему? Ты же сейчас больше человек, чем дракон.

– Я сейчас больше иртхан, чем дракон, а это существенная разница. В моей крови пламя, которое меняет все процессы терморегуляции и не позволяет моей коже покрыться ледяной корочкой, а легким замерзнуть.

– У меня чуть не замерзли глаза в детстве. – Она устроилась поудобнее. Хрупкий, сухой от низкой температуры снег рассыпался пушистой крошкой под ее затянутой в рукавицу ладонью. – Мы с Рин решили высунуться в окно и порычать.

Я покачал головой.

– Так что то, что я сейчас зрячая – вероятно, именно благодаря тем экспериментам. Ну и еще тому, что Ледяная волна только-только набирала силу. Будь она как сейчас, я бы, наверное, превратилась в маленькую ледяную статуйку. И Рин тоже.

Теперь она точно не улыбалась, но это я уже почувствовал. Настолько остро меня полоснуло болезненными и близкими ее сердцу воспоминаниями, отравленными настоящей реальностью, что на мгновение показалось – Ледяной волне все-таки удалось меня зацепить. Вцепиться своими полупрозрачными лапами в легкие и выкрутить их так, что я просто не мог вдохнуть.