Вероника Иванова - Раскрыть ладони

— Господин, вас ожидают внизу.

— Кто?

— Посыльный Анклава.

— Как интересно… — Райт подозрительно сощурился. — И зачем понадобился я? Если он доставил послание, почему не уберется восвояси?

— Он желает передать его лично в руки.

— Сколько лишних церемоний… — Хозяин Виноградного дома крякнул, поднимаясь из кресла. — Придется ублажить господина посыльного. А ты пока побудь здесь, мы ведь больше чесали языками, чем занимались делом, а платить за сотрясание воздуха я не стану.

Кто бы усомнился! Есть у старика, кому передать наследство, или нет, но лишней монетки он все равно из рук не выпустит. До самой смерти.

Меня снова не удостоили и взглядом, а когда дверь закрылась за Райтом и его охранником, в комнате стало тихо и совсем безжизненно. Ой, ноги-то я отсидел! Теперь главное, не торопиться их выпрямлять, чтобы не натрудить растянутые связки ненужным усилием, а то могут и порваться. Так, осторожненько, медленно, затаив дыхание… Есть! Еще пара минут, и кровь вернет своему бегу привычный ритм, а я пока осмотрюсь. Мне же надо исполнить поручение?

Надо. Но… Получается, и Анклав, и Амиели правы в своих притязаниях и решениях. Но один из них определенно правее. Вот только, кто?

А хотя, зачем мне это знать? Мое дело маленькое, всего лишь попортить заклинание, и то ненадолго. Нет, правильно говорят, чем больше знаешь, тем неспокойнее спишь! Еще сегодня утром я с легким сердцем отомстил бы старику за вчерашние унижения, а сейчас стою и, растерянно проводя пальцами по горячему шелку охранных чар, думаю, а стоит ли действовать против хозяина Виноградного дома.

Почему я принял сторону Анклава? Причислял себя к магам. Наивно и глупо, но мне хотелось и хочется стать одним из них полноправно, а не с горой оговорок. И если меня оставят в покое, а господин старший распорядитель вполне может это устроить, я рано или поздно найду способ научиться плести заклинания, ни в чем не уступая своим соперникам. Ну, почти ни в чем, потому что мне все равно понадобятся чужие объедки.

Значит, Райт был прав: я так и останусь посередине. Чуть ближе к одной из сторон, чем к другой, но все же недостаточно близко. И никакие жертвы, никакие услуги не помогут стать «одним из». Мне нужно что-то решать, и быстрее, потому что время только и знает, что уходить прочь. И я решу. Но сначала… Попробую в последний раз убедиться в своей невезучести. Уберу «охранку». И если после всего этого дядя не исполнит свое слово, выбор будет ясен.

Как же туго натянуты невидимые струны! Нехорошо. Чем больше натяжение, тем меньше свободы, а свобода необходима для главной вещи на свете — жизни. Ослабим узелки, подвинем налево, направо, вверх и вниз, позволим нитям вольготно колыхаться на ветру, раздвинем занавеси… Готово. Не знаю, кто и как будет пытаться сюда залезть, но проход открыт. И останется таковым еще в течение двух-трех часов, а потом… Потом не моя печаль. Сказано — сделано. Теперь ход за вами, господин старший распорядитель! Вернее, за вашим наемным вором.

— Ну как?

Вопрос звучит жадно, почти неистово, но тихо, словно задающая его боится быть услышанной за пределами комнаты.

Не хочется огорчать тебя, Келли, совсем не хочется. Может, соврать? В самом деле, какие у меня обязательства перед богатой благородной дамой? Никаких. Только желание и честное слово. Но договоренность тем и хороша, что должна выполняться обеими сторонами, а мне даже не намекнули на размер оплаты.

Оборачиваюсь.

Кружево, кружево, кружево. Затейливое, плотно охватывающее фигуру, но позволяющее заметить, что под ним нет ничего, кроме голой плоти. Цвета масла, сбитого из самых лучших сливок, шелковистое, поблескивающее при каждом колыхании свечных огоньков. И ожерелье на сей раз не жемчужное, а янтарное, но могу поспорить, надетое все тем же образом.

— Ну?

Темное золото локонов поднято вверх и сколото добрым десятком шпилек. Черты лица безупречно оттенены краской. Картина, а не женщина. Любовался бы неделями напролет… Но дотрагиваться почему-то не хочется.

— Ты будешь отвечать?

Наверное. Работа окончена, теперь можно и поболтать. Вот только, о чем?

А от открытого окна дует. И хотя воздух снаружи дома гораздо теплее, чем внутри, стоять на пути этого потока неприятно. Лучше пройду вглубь комнаты. Навстречу Келли.

— Разве он не порадовал тебя вчера сам? Ноги постепенно поправятся. Не за пару дней, конечно, но довольно скоро.

— Причем тут ноги?! А другое? Как с ним?

— Никак.

— Ты уверен?

— Я даже не буду пробовать.

Карие глаза угрожающе сощурились:

— Это еще почему?

— Потому. Ты давно знакома с господином Амиели?

Она даже не заметила, что я нарушил требование обращаться к бывшей возлюбленной со всем почтением.

— Немного меньше, чем с тобой. Но причем здесь…

— Ты могла бы догадаться, что он умный человек. Должна была догадаться.

Щеки Келли, и без того не особо пылающие румянцем, побледнели еще сильнее.

— Хочешь сказать, я дура?

Не то, чтобы… Просто не слишком наблюдательная и одновременно чрезмерно увлеченная исполнением своих желаний особа.

— Ты много раз была с ним? Не прошу называть, сколько именно, просто скажи: много?

Она нехотя процедила сквозь зубы:

— Да.

— И он хотя бы однажды позволил завершить близость… тем, от чего появляются дети?

Молчание. Тишина напряженных воспоминаний. Ошеломленное признание:

— Нет…

— А ведь ему, как человеку богатому, было бы все равно, верно? Такой, как dyen Райт, может признать и прокормить хоть сотню бастардов.

— К чему ты клонишь?

— Он не дал свободы своему семени, потому что не хотел.

— Но теперь все иначе! Я скоро стану его законной супругой и…

— Ничего не изменится, Келли. Мне очень жаль. Правда.

— Он… Он сам тебе так сказал?

— Сам.

И все же, хоть убей, не понимаю, зачем хозяин Виноградного дома так поступил. Я не настаивал на откровенности, даже давал понять, что не желаю вникать в семейные тайны. И все же оказался допущенным к чужим секретам. Зачем? Не люблю испытывать подобное недоумение, потому что вслед за ним приходит страх неизвестности.

— А почему он вообще завел об этом разговор? Уж не потому ли, что ты… Ты разболтал о моей просьбе?!

— Келли, поверь, он и так все знал. Говорю же, dyen Райт — умный человек, и он не мог не…

— Разболтал! Сколько он заплатил тебе за предательство? Сколько?

Тоненькие пальчики стискивают мою рубашку.

— Сколько?! Как дорого ты продаешься?

— Келли, я вовсе ничего не говорил. Ни словечка.

— Сколько?!

Неловко сжатый кулак ударяет мне в грудь. Больно? Не знаю. Не задумываюсь. Потому что с удивлением пытаюсь понять, почему из гневно искривленного рта Келли пахнет несвежим трупом.