Д Штольц - Яд и Меч

По губам Авариэля пробежала улыбка. Он еще раз погладил Халлика по голове, потом спустился пальцами к шее и указательным и большим нежно потрепал мальчика за холкой.

— Ох, до чего же талантливое дитя. Просто чудо! — Фамьела слащаво улыбалась изо всех сил. — Воистину, Ваше Сиятельство, нигде мальчику не будет так хорошо, как у нашего прекрасного молодого пления Авариэля Артисимо, чьи достоинства и заслуги неоспоримы!

Халлик покраснел от смущения. Теперь его точно возьмут к господину Артисимо! Но тут граф подошел к мальчику, взял за руку и отвел чуть дальше. Ничего не понимая, Халлик попытался вытащить пальцы, потянул, но Юлиан не позволил, лишь сжал крепче.

— Наш милостивый господин! — певуче сказала Фамьела, хитро прищурившись. — Приют у храма тоже будет рад одарить это чудное дитя заботой и лаской. Он окажется среди матерей и братьев с сестрами.

— Господин Лилле Адан, — скромно вмешался Кавиан.

— Да, Кавиан? — спросил граф.

— Я бы мог взять мальчика к себе. У меня, как вы знаете, нет ни сыновей, ни дочерей по воле дюжей. Халлик может стать моим помощником. Я не обижу мальчика!

Пусть это все и было сказано Управителем смиренно, его басовитый рев прокатился по всей пристани, отдавая эхом, как показалось Халлику, даже в горах Аше. Ребенок мелко задрожал, затрясся, посмотрел с мольбой на ласкового Авариэля, пытаясь вырвать руку из цепких пальцев графа, однако Юлиан уже повел сына купца к толстому Кавиану.

Сказанное Кавианом вмиг решило все проблемы, потому что Юлиан уже давно знал этого пусть и грузного, пусть и неуклюжего, но все же простодушного и неплохого человека. У Управителя порта была поистине нелегкая судьба.

Во-первых, он в юном возрасте переболел чем-то, отчего потерял возможность сажать плодородное семя в женских телах. А во-вторых, что, впрочем, проистекало в некоторой мере из первого пункта, в семейной жизни этот мужчина был крайне несчастлив.

Первая жена Кавиана, смиренная и ласковая женщина, которая искренне любила мужа и кротко приняла невозможность зачать от него, умерла от талталийской болезни, привезенной моряками из Анеф-Арая. Вторая же, возрастом младше Кавиана лет на пятнадцать, погибла от удара, перед этим потеряв всякий разум. Юная особа, беспечно запрыгивая в прогулочную весельную лодку, умудрилась упасть между пирсом и лодкой и сильно приложиться головой. Ее быстро вытащили, но пятнадцатилетняя девушка ушла умом в какой-то другой мир и потеряла всякую связь с этим. Спустя пару месяцев бессонных ночей Кавиана у ее ложа, уже пустые глаза жены все-таки закрылись, и тридцатилетний мужчина, тогда еще молодой и стройный, похоронил вторую жену, которую тоже безумно любил.

Третьей супругой стала весьма корыстная дама, которая прониклась любовью не к располневшему Кавиану, а к его сеттам и должности. А буквально пять лет назад особа, которая уже долго, по всей видимости, наставляла рога бесплодному мужу, забеременев, сбежала с любовником и со всем тем, что смогла выгрести из дома Управителя порта. Несчастный Кавиан остался один — ограбленный и униженный. Тогда же были выброшены из его дома все символы Элеаноры, которые тот носил с надеждой, что дюж пошлет ему плодовитость. Лишь бронзовая семейная монетка в ящике кабинетного стола напоминала о старых мольбах. У Кавиана не поднималась рука выбросить и ее, потому что этот символ был подарен его любимой женщиной, погибшей от южной болезни.

Элеанора, в которой и по имени, и по тому, как ее представляли себе ноэльцы, живо угадывалась северная богиня плодородия и осени Элеонора, сопутствовала урожаю и многодетности. Долгое время Кавиан вместе с первой женой совершал подношения в Храме Природных Дюжей, уповая на благословение и дитя. Но Элеанора не ответила на тщетные мольбы, и теперь, будучи человеком почти пожилым, годов сорока, Кавиан остался в тоскливом одиночестве, без детей и жены. Управитель часто думал усыновить какого-нибудь мальчика из приюта подле храма, но все откладывал. А тут же, как показалось мужчине, сам случай подарил ему возможность пусть и не испытать отцовство в полной мере, но хотя бы осчастливить сироту.

— Почтенный Авариэль, я думаю, вы не откажите Управителю в его просьбе, — с как можно более галантной улыбкой произнес Юлиан.

— Вам решать, господин. Я бы дал мальчику все.

— Я верю и нисколько не сомневаюсь в Вашей благодетельности, однако, возможно, стоит дать шанс тому, кто его лишен.

С маской ужаса, перекосившей детское личико, Халлик, сын Намора Белозуба, взирал на высокого грузного Кавиана. Тот был похож на медведя, кабана и левиафана вместе взятых, а нелепость его одеяния была очевидной даже для незнакомого с южными обычаями мальчика. На фоне аристократичного, мягкого и интеллигентного Авариэля Артисимо, чье имя звучало подобно песне, Кавиан казался неотесанным, звероподобным и отвратительно толстым мужчиной. Однако Халлик не мог воспротивиться воле своего спасителя и, уронив голову на грудь от невольных всхлипываний, встал рядом с Кавианом. Огромная ручища Управителя с удивительной нежностью взяла ручку мальчика в свою, отчего тот затрясся всем телом.

— Я распоряжусь о ежемесячных пособиях, Кавиан, — Юлиан, незаметно для стоящих вокруг плениев, облегченно выдохнул.

— Не стоит, господин, — проревел басовито Кавиан, и его широкое лицо улыбнулось.

— Я настаиваю.

— Не могу Вам сказать нет. Спасибо, — Кавиан склонил голову. — Я здесь еще нужен, господин?

— На сегодня ты свободен.

— Спасибо, господин. Пойдем, Халлик! — портовый Управитель излишне громко обратился к ребенку, и тот подскочил в страхе.

Кавиан шумно выдохнул и, осторожно придерживая ребенка за ручку, повел Халлика к выходу из порта. Пара пересекла ограждения и скрылась на извилистых улочках Луциоса. Пока Кавиан мягко смотрел на Халлика из-под широких и сросшихся бровей, тот постоянно оборачивался к Авариэлю. На графа же глазенки поглядывали с затаенной обидой. Мальчик хоть и был благодарен за спасение, но не понимал, почему граф не разрешил ему пойти с господином Артисимо.

Сам Авариэль Артисимо, впрочем, уже и вовсе забыл про северного мальчика, весьма симпатичного, но не сказать, что красивого. Теперь плений мягко общался с Фамьелой Бруло Октавиулой, посмеиваясь от ее шуток и поддакивая острым и резким высказываниям.