Д Штольц - Небожители Севера

Эхор, который чувствовал себя не очень уютно рядом Уильямом, встал, отряхнул колени и зад.

— Осгод, дружище, я, пожалуй, пойду, — промолвил тихонько Вождь, не желая оставаться в доме с демоном.

— Пап, я тоже с тобой! — подскочил на ноги с кресла оробевший от вида Юлиана Генри. — Линайя, любимая моя, пойдем…

— Я с отцом побуду, Генри, — покачала та головкой, обрамленной пышными черными волосами.

— Как скажешь, сладкая моя.

Хлопнула дверь — Вождь и его сын позорно сбежали. Юлиан остался наедине с Осгодом и Линайей. В комнате было темно и тихо, лишь две свечи на столе, догорая, освещали небольшое пространство вокруг слабым рассеянным светом. Впрочем, вампир прекрасно все видел. И залегшие вокруг крепко сжатого рта Осгода морщины, и нежный взгляд синих глаз Линайи, обращенный к нему.

Грузно поднявшись из-за стола, купец, почесывая бороду, подошел к шкафчику, со скрипом открыл дверцу и достал бумагу, чернильницу и перо. Он вернулся, сел за стол, чуть ближе к Юлиану, но все же на некотором отдалении, и стал писать купчую.

Господин Осгод шумно дышал, и, прислушавшись к биению его сердца, Юлиан заметил, что оно какое-то дерганное. Сосредоточившись, он послушал сердце Линайи, его равномерный стук, пусть и слегка учащенный из-за присутствия того, кто ей был когда-то дорог.

Осгод дописал, передал бумагу Юлиану. Тот стал проверять все по буквам. Затем вампир поднялся, подошел к плащу и нащупал рукой мешочек с заветными даренами. Достал его, поставил на стол и замер. Завязанные края кошеля обвивал сложенный пару раз серебряный браслет Линайи. Смутившись, Юлиан осторожно размотал его и, увидев пронзительные взгляды девушки и ее отца, собирался уже было спрятать украшение назад, но Осгод негромко произнес:

— А врала, что потеряла, — не глядя на Юлиана, сказал купец, нахмурился и стал ощипывать писчее перо своими большими пальцами. — Хорошо хоть насчет девственности не соврала.

Линайя смутилась, встала с кресла и, придерживая одной рукой живот, подошла к столу и попыталась сесть.

Отец отодвинул скамью, и она с трудом уселась за нее.

— Я хотел прийти к вам тогда и просить руки вашей дочери, — тихо, но ровным голосом сказал Юлиан, понимая, что Осгод, похоже, в курсе про их отношения. — Но судьба распорядилась иначе.

Осгод молчал. Юлиан развязал кошель сэра Рэя, отсчитал оговоренную сумму и аккуратными стопками разложил дарены перед купцом. Тот принялся пересчитывать их, скрупулезно перекладывая в еще более аккуратные и подогнанные друг к другу стопки. Затем, приняв подписанные два экземпляра от Юлиана, недовольно глянул на сточенное перо, снова поднялся и пошел к шкафу. Он достал оттуда нож, подточил гусиное белоснежное перо для письма, тяжело дыша. Закончив работу, он расписался и передал один экземпляр покупателю дома.

— Спасибо, — произнес Юлиан.

Осгод снова промолчал и даже не взглянул на гостя. Нахмурившись, Юлиан снова достал тот самый серебряный браслетик, подошел к Линайе, которая сидела рядом с отцом, и вложил украшение в её ладонь.

— И тебе спасибо, — ласково прошептал он. — За все.

Линайя приняла обратно свой браслет и смущенно кивнула. В ее темно-синих глазах мелькнула искорка еще горевшей в сердце любви к Уильяму. Юлиан же вдохнул человеческий запах девушки, прикрыл ненадолго глаза, посмаковав и запоминая, и затем вернулся к краю стола, дождался, когда чернила на бумаге подсохнут и после скатал ее в трубочку.

Про себя он отметил, что Линайя теперь пахла для него иначе, не так, как раньше. Тогда, с полгода назад, она пахла фиалками, которые так любила вплетать в косы, пахла любовью и лаской. Но сейчас этот же запах лишь меланхолично откинул его к прошлым воспоминаниям и обострил чувство голода. Линайя пахла аппетитно, но не более того. Им уже никак более не суждено было быть вместе — это подсказывало даже чутье.

Надев на себя накидку, Юлиан еще раз обернулся у выхода из гостиной и посмотрел на Линайю в последний раз в своей жизни, печально улыбнулся ей и вышел из дома под густо падающий снег. Он поднялся на второй этаж постоялого двора, где его в спальне встретила Фийя.

Нежная и покорная, она, завидев в глазах хозяина вожделенный огонь, все поняла. Поднялась с кровати и распахнула свое серое платье из мягкой ткани. Оно упало к ее ногам, а Фийя протянула руки к Юлиану. Тот снял плащ, быстро разделся и уложил служанку в кровать. Он вдохнул чувственный запах женского тела, влекущий не прокусить глотку, а утащить в постель, и поцеловал Фийю в сладкие губы.

Утром Юлиан выбрался из-под одеяла, поцеловал Фийю, оделся и подошел к окну. Распахнув ставни, он всмотрелся в площадь — тело уже убрали, по крайней мере, его не было на том месте, где оно лежало вчера. Снег сильно припорошил Большие Варды, и утро было серым и морозным. Фийя встала с кровати и, закутавшись в одеяло, подошла к Юлиану и обняла его изящными ручками. Он улыбнулся, обернулся и поцеловал её в губы. Та расплылась в счастливой улыбке, смотря на хозяина с нежностью и лаской.

Где-то сверху скрипнули ставни. Уильям поднял голову и увидел дрогнувшие створки окна Линайи. Он глубоко вздохнул, закрыл окно и, накинув плащ, покинул свою комнату и постучался в двери к Мариэльд.

— Входи.

Он вошел в комнату. Мариэльд сидела на краю кровати, а Ада заплетала ее длинные волосы во множество кос, украшая их серебряными трубочками. На женщине было надето серое теплое платье с запахом и высоким воротом.

— Доброе утро, мой любимый сын, — мягким голосом произнесла Мариэльд.

— И вам доброго утра… матушка… — Юлиан склонил голову в знак уважения.

— Когда мы выдвигаемся в Ноэль?

— Как только я попрощаюсь с матерью. Я надеюсь, что она уже очнулась.

— Как? Ты не хочешь побыть здесь еще? — лукаво поинтересовалась графиня Ноэля.

— Нет. Как только я попрощаюсь с братом, матерью и передам им купчую, меня больше ничего не будет связывать с прошлой жизнью.

— Тогда поспеши, — кивнула пожилая женщина. — Я прикажу Кьенсу тотчас начать собираться, чтобы мы быстрее покинули Варды и направились в Ноэль.

Юлиан выбежал из комнаты и словно птица, устремился к дому Нанетты. Выскочил на улицу, окунулся в серую мглу от сильного снегопада, и не глядя на отскакивающих от него перепуганных людей, быстрым шагом поспешил к лачуге. С бешено колотящимся сердцем он постучал. Дверь открыл Малик, с посветлевшим и довольным лицом.

— Это Уильям? — послышался до боли знакомый и любимый голос где-то изнутри дома.

Юлиан ликующе улыбнулся и вошел в дом, пригнувшись. В руках он держал заветную бумагу, а сам он дрожал — от счастья.

У очага стояла Нанетта с ровной спиной, улыбающаяся и словно помолодевшая на десяток лет. Ее добрые и красивые синие глаза, которые достались её младшему сыну, засверкали, и женщина кинулась к Юлиану.