Эдриенн Вудс - Звездный свет

— Я хотел их освободить, дать им второй шанс, пока Блейк не заявил права на их жизни. Он рассказал мне, что они сделали с тобой. Я самолично хотел расправиться с ними, но Роберт сказал, что это должен сделать Блейк. Он должен разобраться с ними. Поэтому я отдал их ему.

— И он их убил?

— Они заслужили это, Елена. Я всегда поступал так, как было лучше для Пейи. Нам не нужны последователи Горана, свободно разгуливающие по земле. Этому миру нужно восстановиться, как и всем этим людям, — в его голосе слышалась злость. — Я сделал то, что должен был, чтобы запустить процесс. Я не мог допустить, чтобы моя дочь жила в страхе перед злом… Я говорил тебе не спасать Итан.

Он всё ещё злился на меня. И если бы я потеряла Блейка, я бы жалела об этом всю свою жизнь.

Но всё же.

— Знаю. Но это не только моё обещание. Я не из таких драконианцев, пап.

Он улыбнулся, сделал глубокий вдох и покачал головой.

— Прямо как твоя мать. Чертовски упрямая. Хотел бы я, чтобы у тебя был шанс узнать её, Елена. Она безумно тебя хотела. И я тоже.

— Да, я читала её дневники, пап.

— Правда? — он улыбнулся и вытер мои слёзы большим пальцем. — Она была бы отличной матерью, Елена.

— Я знаю.

Прошло три месяца. Они тянулись медленно, потому что моё сердце всё ещё истекало кровью. Оно ждало воссоединения с другой своей частью, но каждую ночь я сидела на подоконнике, глядя на луну, в ожидании, когда же появится его силуэт в свете звёзд. Но этого так и не происходило.

В голове всплыли воспоминания о том, что было перед тем, как я бросила в отца, который тогда был Саадедином, свои топорики.

В тот момент я буквально обезумела, потому что он отрывал Блейку крыло. Я не обращала внимания ни на что больше, и меня пронзило копьё. Это был Горан. Он отчаянно желал мне смерти с того самого дня, как впервые увидел глазами того драконианца. Последним, что я видела, было превращение Саадедина в моего отца, а затем я очнулась в лесу вместе с Блейком, не помня ничего. Так он прощался со мной? Смог, наконец, показать мне, что такое дент, и доказал, что будет любить меня вечно, а в итоге этого «вечно» у нас никогда не будет?

Да, конечно, все говорят, что он отправился на поиски последних двух сфер, но я не могу отделаться от мысли, что он мёртв, а они все просто ждут подходящего момента, когда я немного окрепну и буду готова услышать правду.

Я тяжело выдохнула и коснулась своего шрама. Он будет заживать месяцами. Констанс меняла повязку дважды день весь первый месяц, с тех пор как я очнулась. И вот уже повязка больше не нужна, но шрам… шрам остался. Она больше не может исцелить меня своим прикосновение. Тебя я должна лечить себя сама своим даром, но это было медленно, поскольку хранителя моих способностей нет. Ещё одна причина, по которой я не могла понять, жив он или мёртв: я не могу пользоваться своими способностями.

Но всё же то, что он сделал ради меня — дал частичку своей сущности, — было единственным доказательством того, что он не погиб в той пещере. Он был жив, когда я отключилась и впала в кому на два месяца. Нужно продолжать верить, что это была просто кома, а не смерть. Ведь тогда он не жертвовал собой, чтобы спасти меня.

Я наконец-то научилась настраивать свои новые обострённые органы чувств. Первые несколько дней дались нелегко. Отвратительный запах вовсе не был отвратительным, это просто все запахи мира смешались вместе. Теперь я их различала, нужно только держать это под контролем: отделять запахи, которые я хочу ощутить в первую очередь, а затем во вторую. По правде говоря, это была крутая способность.

Я как будто снова стала драконом.

То же самое коснулось и слуха. Первые недели всем приходилось шептать, хотя даже это казалось мне очень громким. Чтобы было понятнее, представьте себе, как кто-то шепчет в микрофон.

Но круче всего было зрение. Я могла приближать и отдалять картинку, как с камерой на телефоне, только лучше. У камер есть пределы, а у моего усовершенствованного зрения — нет. Теперь это мой любимый способ восприятия, поскольку я могу разглядеть ночное небо со своего подоконника даже сквозь облака.

Многое успело произойти с тех пор, как я очнулась. Многое пришлось мне принять.

Табита с Питером погибли. Она прожила всю жизнь как трусиха, но сделала шаг вперёд, когда это было необходимо. Не все бомбы сработали, как мы рассчитывали, и наши войска с той стороны не могли пройти через Лианы, поэтому Табита и Питер придумали гениальный план, который привёл их к гибели, но сработал. Они на полной скорости полетели к Лианам с бомбой. Как только она взорвалась, Лианы, уже орошенные моей кровью после первого взрыва, начали обваливаться.

Многие увидели, что это подействовало, и ещё восемь отважных драконов отдали свои жизни тем же самым способом.

Они пожертвовали собой, чтобы остальные могли пробиться внутрь.

Подозреваю, что Табита тоже не могла представить свою жизнь без Блейка. Питера ей было недостаточно. Но он был с ней в одной лодке. И они погибли вместе.

Джулия — ещё один погибший дракон. Её убила Виверна.

Род МакКензи оборван. Через сто лет никто и не вспомнит, кем они были.

Осталась только Николь и её семья, но у них уже другая фамилия.

Многие из оперативников погибли. Фред — парень, который помог нам проникнуть в замок. И Раймонд тоже.

Мне нравился Раймонд.

Но самой душераздирающей потерей стал Дин.

Сэмми тоже чуть было не погибла. В неё метнули гигантский гарпун, она сожгла нескольких противников, но кто-то из Виверн успел убить Дина. Саму её нашли едва живой.

Мы рыдали вместе всё время. Если Блейк не вернётся, то она потеряла не только своего наездника — парня, который любил её всем сердцем, — но и брата.

Может, меня ожидает та же участь, может, нет. Я обдумывала это, пытаясь представить такое будущее.

Ластохвосты, Меднорогие, Ночные Злодеи, даже Солнечные Взрывы — все они сражались, и многие пали в бою, но мы победили.

Война не бывает приятным делом.

Но кое-что хорошее тоже произошло.

Теперь я получила шанс лично познакомиться с человеком, которого все называли не иначе, как Величайший король из когда-либо живших. С моим отцом. Несмотря на то, что он был жутко занят, проводя одно за другим собрания, на которых они обсуждали пути восстановления мира и населения, с двух до пяти каждый день он проводил время со мной.

Мы разговаривали обо всём. Он даже начал учить меня тому, что пытался вбить в мою голову Совет, но с его подачей, на основе личного опыта взаимодействия со всеми этим людьми, мне было намного легче запомнить всё то, что я должна была выучить много месяцев назад. Мы говорили и о маме в том числе. Он признал, что перед своей смертью она отчаянно пыталась выяснить, кто собирается нас предать, и что она винила его в том, что прикладывает недостаточно усилий. Это была неправда, но так она всё воспринимала.