Алекс Ферр - Одиночный рубеж 2: Дети Смерти [СИ]

— Простите, старшие, — буркнула шаманка и прошествовала мимо нас к воде. Следом за ней, словно свита, вошли в реку жнец и нимфа.

— А что это с ней? — спросил леший, когда девушки удалились на приличное расстояние.

Вальора явно с неохотой ответила:

— Селеста и Циния возомнили себя владычицами Охотника. Ну, он это мнение опроверг, полюбив наивных барышень.

— А жнец? — не унимался Двухсотый.

— А что с ней? — удивилась Вальора. — Ты же видишь, что она сияет как полированное зеркало. У неё всё хорошо.

— Ясно всё с вами, — не получив красочной истории, смирился леший.

— С Селестой вечно невнятные качели, — задумчиво протянул я, глядя на плавающую без особого энтузиазма шаманку. — То она умна и адекватна. Даже чаще полезна. То такой отвратительный характер включает, что туши свет. Злится, пререкается, ревнует.

На слове «ревнует» Вальора усмехнулась:

— Да как вас, мой лорд, вообще ревновать можно? Вы такой мягкий и сладкий, что подобное сокровище нужно делить между своими, родными. На всех хватит страсти и любви…

Да уж. Вот что значит строка в интерфейсе «ваши партнёры никогда не испытывают ревности». А именно — поделиться большим, добрым и светлым. Не так я представлял всеобщее обожание, не так.

— Я тебе, друид, даже завидую, — признался леший. — Эх, кто бы мной хотел так поделиться. А то что не женщина, то единоличница.

— Нечего прибедняться, — остановила воздыхания Двухсотого споровица. — Вот какого рожна жалуешься? Самому фейки чуть ли не в рот заглядывают, милости ждут.

— Все равно они перво-наперво к друиду тянутся, — возразил леший. — Ни к чему эти споры. С тобой, моя дорогая, не сравнится ни одна.

— Изыди, льстец, — шутливо прошипела Вальора. И обратилась ко мне: — Нет у Селесты ревности. И никогда не было, другое её мучает.

— А может быть, ты расскажешь более подробно? — попросил я.

На секунду Вальора замолкла, словно подбирая слова.

— Да, собственно, в двух словах и не опишешь, мой лорд. Показывать надо.

— Вальора, хвост твой рыжий! Ты видела Селесту лишь мельком, а уже всю подноготную выяснила. Как и когда? А теперь хочешь мне не только рассказать, так ещё и показать. Не тяни, показывай!

— Раз вы настаиваете, — улыбнулась Вальора и повела меня прочь от недоумевающего лешего. — Пойдёмте, мой лорд.

Мы пошли вокруг Древа, не доходя до алтаря. Лисица напряжённым взглядом всё выискивала нечто в траве.

— А вот и он! — радостно проинформировала лиска, срывая фиолетово-синий, небольшой грибок с юбочкой, как у мухомора. Вид этой пакости не вызывал никакого доверия. Вопросительно посмотрел на Вальору. — Вам нужно его съесть, мой лорд, — улыбнулась она, протягивая мне.

— Как-то не хочется, — отказался я, памятуя о том, что в моём мире от поедания неизвестных грибов не светит ничего хорошего.

— Не переживайте, мой лорд, — настаивала споровица. — Грибы — моя стихия. И ваша, кстати, тоже.

Вальора была права. Но я ничего не мог поделать со своим внутренним опасением. Видя моё замешательство, споровица забрала гриб, сжала его в ладошках. Сквозь пальцы просочились золотисто-фиолетовые искры. Когда лиска закончила, в её руках оказалась… конфета. Будто из дешёвой коробки «Ассорти», покрытая отвратной тёмной глазурью.

— Теперь, мой лорд, это выглядит для вас более съедобным?

Я закинул лакомство в рот, прожевал. Орехово-сливочный вкус напомнил о доме. Но примечательно было другое. Я сразу захотел сесть и сделал это. Каждая мышца моего тела стремилась к расслаблению. Вальора помогла улечься и крепко схватила меня за руки.

— Сейчас, мой лорд, вы проживёте самые страшные и тяжёлые моменты жизни нашей шаманки, — голос соратницы будто растянулся во времени и пространстве.

Перед глазами начали проявляться фракталы, уносящие с собой картинку действующей реальности в небытие. Как только окружающий мир смазался до узоров, в глазах начало заметно темнеть.

— Лия, принеси мне земляники! — прошу я сестру, которая собралась в лес со своими подружками.

— Селеста, хватит клянчить! — бабушка ворчливо прошла совсем рядом с нами, держа в руках горячий, пахнущий травами горшок. — А то она тебя когда без гостинцев оставляла. Иди с миром, дитя. И не забредай далеко, Кукшинш неделю назад в чаще медведя видел.

— Хорошо, бабуль! — улыбается Лия, уже надевая на себя заплечный кузовок, к котором лежит стеклянный бутылёк со спиртом и гвоздикой от комаров и нехитрый перекус: краюха хлеба, копчёное мясо и перья лука, которые очень резко пахнут. Настолько, что я едва сдерживаюсь, чтобы не наморщить нос. Лия обнимает меня и шепчет на ухо: — Земляники не обещаю, но что-нибудь обязательно принесу. Только бабушку слушайся. Ну, я пошла, к вечеру вернусь.

Всё происходящее я вижу от первого лица, осознавая, что я — это Селеста. Я — маленькая девочка, полная детских, наивных эмоций и простых желаний. И всё же живо понимание, что это — картинка из прошлого, пусть и содержательная, яркая.

Мир погружается во тьму, кадр сменяется.

Дверь нашего дома распахивается, и на пороге, пряча взгляд, возникает Кукшинш — глава охотников поселения. Бабушка часто рассказывала, что он хорошо читает следы и способен выследить оленя, даже если тот проходил по лесу неделю назад.

Бабушка поднимает заплаканное лицо и с надеждой в голосе спрашивает:

— Ничего?

— Ничего, — сухо отвечает Кукшинш. — Как сквозь землю провалились. Мы завтра обязательно возобновим поиски. На этот раз пойдём дальше на запад.

Я ему верю. Как и в то, что Лия с подружками жива. Бабушка ещё в первый день пропажи бросила руны: а они никогда не врут.

— Ну, я пойду. — Вид у охотника усталый, три дня подряд всё мужское население деревни рыщет по лесу словно стая ищеек.

Бабушка согласно кивает, Кукшинш поворачивается, чтобы уйти. В то же мгновение поднимается дикий собачий вой. Жалобный, полный страха. Бабушка приказывает мне спрятаться в дальней комнате, а сама потрошит резную шкатулку, в которую запрещала нам с Лией заглядывать, хотя там нет ничего интересного кроме плоского, размером с ладонь, агата.

— Селеста, прячься! — бабушка срывается на крик, и я в страхе убегаю, видя неестественное, серое свечение камня.

— Держи секиру крепче, Кукшинш. Это уже не они.

Мы уже целую ночь идём на запад через чащу леса. Иногда, когда строй поворачивает, я могу разглядеть силуэт Лии. Она будто изнемождена: движения угловатые, бледная, мерцающая в темноте кожа обтягивает худое тело. Только коса та же, с плетёным шнуром и узелками от всякого зла, которую заплетала ещё бабушка.

Нас немного: трое женщин из деревни, я и четверо мальчишек, ещё не доросших до периода мужества. Замыкают цепочку пленных шестеро подружек, сопровождавших тогда Лию в лесной поход. Такие же с виду, как и сестра, будто их поцеловал мрак.