Юрий Нестеренко - Лекарство от любви

Его пробуждение оказалось не самым приятным.

Двое, навалившиеся сверху и связавшие ему руки, сделали это с таким проворством, что Кай ничего не успел бы сделать, будь он даже профессионалом тайной войны. Впрочем, хорошо натренированный агент, возможно, проснулся бы, когда они только вошли в дом… или даже только приблизились к нему. Но жалеть об упущенных возможностях было поздно, поэтому Кай, оценив ситуацию, не стал сопротивляться и позволил этим двоим доделать свое дело.

— Какого Вольдемара? — спросил он спокойно, когда они слезли с него, стянув ему запястья и лодыжки. — Вы что, возомнили, будто я могу причинить вред Изольде?

Тут же он, впрочем, пожалел о сказанных словах. Он понятия не имел, кто эти двое (огня они не зажигали, и он едва различал во тьме их силуэты). А если он все еще вне зоны досягаемости Изольды, и эти двое — вовсе не ее рабы, а какие-нибудь местные жители, не пожелавшие бросать дома и спрятавшиеся во время эвакуации, или того хуже — мародеры, на свой страх и риск шарящие по брошенным деревням? Да и потом, он уже видел кое-кого, влюбленного в Изольду и, тем не менее, бросившегося на него с мечом…

— Господин офицер гневаться изволит, — сообщил один из них своему товарищу. Голос был грубый — низкий и хриплый.

— Беда-то какая, — в тон ему откликнулся тот.

Кай предпочел промолчать и дождаться чего-нибудь более осмысленного, чем насмешки. Ждать долго не пришлось.

— Ты здесь один? — спросил хриплый, вновь нависая над ним в темноте.

— Да, — ответил Кай.

— Не ври, если хочешь жить!

Ну да, ну да, подумал Бенедикт почти отрешенно. Классическая фраза, он сам произносил ее недавно…

— А то ты сам не видишь, — спокойно ответил он вслух. — Если бы здесь был кто-то еще, вы бы уже нарвались на часовых.

— Ну это мы еще посмотрим, кто бы на кого нарвался, — зловеще, хотя и не слишком грамматически согласованно, посулил второй. Но с логикой пленника, похоже, согласился, потому что в темноте что-то чиркнуло, лязгнуло, и в лицо Каю ударил луч фонаря. Фонарь был потайной, с черным железным корпусом, в котором имелся лишь один закрываемый крышкой круглый «глаз». После ночной тьмы свет масляного фитиля показался чересчур ярким; Кай сощурился. Державший фонарь осмотрел его с головы до ног, залез в карман мундира (который Кай тепла ради не стал снимать), извлек непромокаемый кожаный футляр с бумагами.

— Чо тут у него… — буркнул державший фонарь, похоже, не умевший читать.

— Рот-мистр Гус-тав Лихт, — прочел хриплый, придвинув лицо к бумаге. Кай разглядел на обоих высокие бараньи шапки — ну точно, горцы.

Ладно, даже если они и не Изольду, то уж точно не за официальные власти — иначе не торчали бы здесь, в глубине запретной зоны.

— Это не мои документы, — сказал Кай. — И мундир не мой, и сумка. Вчера меня арестовали в Кербельсбурге. Но я сбежал, убив офицера и двух солдат. Я Кай Бенедикт. Слышали про такого?

— Ты слышал? — спросил хриплый своего товарища, на сей раз без издевки.

— Не-а. Разбойник, что ль?

«Дикари!» — подумал с досадой Кай.

— Я поэт. Достаточно известный, между прочим. За свои стихи объявлен в розыск по всей Империи еще несколько лет назад.

Я написал. Неужели не слыхали?

— Вот делать нам больше нечего, как стишки всякие слушать, — ответил за обоих хриплый. — Пусть этим городские балуются.

— Поэт, значит, говоришь? И троих вояк ухайдакал? — с сомнением произнес второй.

— Вот и они тоже такого не ожидали, — заверил Кай. — Неожиданность — это большое дело.

— Это точно, — усмехнулся хриплый, намекая, очевидно, на нынешнее положение Кая.

— Вдвоем на одного спящего — это не в одиночку против трех бодрствующих, — не удержался Бенедикт.

— Ладно-ладно, расхвастался, — все так же насмешливо откликнулся хриплый. — Троих он уложил… скажи еще — десятерых, а мы поверим!

— Лучше скажи, зачем тебя сюда понесло, — встрял второй.

— Ну а куда же мне еще?

Трактовать это можно было двояко: и так, что Кай сознательно направлялся к Изольде, и так, что у беглеца, разыскиваемого уже не за крамольные стишки, а за тройное убийство (это смертная казнь без вариантов), попросту не оставалось другого выхода, кроме как на территорию, куда никто из имперцев не смеет соваться — вне зависимости от того, что может ждать его на этой территории. Кстати, ведь такой логикой должны руководствоваться и настоящие убийцы, которым не обещана амнистия — лучше потерять голову в фигуральном смысле, чем в буквальном. Хорошенький контингент собирается в этом случае у Изольды…

Горцы тщательно обыскали самого Кая и его седельную сумку. Не обошлось и без очередного вопроса, куда он дел лошадь — «тоже, что ль, убил?» «Именно», — подумал про себя Кай, но озвучил, разумеется, наиболее правдоподобную версию про сломанную ногу.

— Ладно, — принял решение хриплый. — Поедешь с нами к Госпоже.

Значит, все-таки они служат Изольде, подумал Кай с облегчением.

Ему развязали ноги, но руки оставили связанными спереди, отвечая на его протесты «а кто тебя знает, чего от тебя ждать» — и Кай вынужден был мысленно признать, что это логично. Даже если магия Изольды здесь уже действует, это дает гарантию от неприятностей только ей самой, но не ее людям. Первая в истории армия, все бойцы которой являются непримиримыми соперниками друг для друга, м-да… и с такой силой Изольда надеется завоевать мир? Впрочем, завоевать-то его она, пожалуй, завоюет (если, конечно, Кай ее не остановит), ибо ее сила — вовсе не в армии. Но как она собирается править им дальше? Править царством любви, то есть миром всеобщей взаимной ненависти?

Кая вывели на улицу. Холод показался почти обжигающим — горцы не зря носили свои овчинные тулупы — но небо над горами на востоке уже начало светлеть. В предрассветных сумерках Кай увидел еще двух человек, сидевших в седлах, причем эти, кажется, не были горцами. Тем не менее, все четверо образовывали один патруль; двое обследовали дома, двое прикрывали их снаружи. Как снисходительно пояснил Каю хриплый, бегущие во владения Изольды почти всегда останавливаются на ночлег в выселенных деревнях, так что патрули вылавливают их здесь по ночам регулярно. Имелся у них, соответственно, и дополнительный конь для пленника — один, ибо к Изольде всегда бегут поодиночке. Кай почувствовал мгновенную панику при мысли, что сказать, если его попытаются посадить на кобылу — в голову не лезло ничего правдоподобного, а ведь об этом, Вольдемар его побери, стоило подумать заранее! — но на сей раз судьба смилостивилась над ним, и это оказался жеребец.