Татьяна Филатова - Бабки

– Es gibt Aber nur Frauen und Kinder. Und sie stehen unter meinem Schutz (Есть только женщины и дети, но они под моей защитой), – сказала Ягарья.

Немцы принялись перешептываться.

– Sie können das Haus betreten (Можете войти в дом), – сказала им Павловна.

Один уже было шагнул в сторону крыльца, но другой одернул его.

– Woher wissen wir, dass sich Partisanen nicht dort verstecken? (Откуда нам знать, что там не прячутся партизаны?) – сказал он. – Bestellen Sie das Mädchen, das aus dem Fenster schaut, um uns zu essen zu bringen. Wenn Sie nicht auf Deutsch gesprochen hätten, hätte ich Sie schon getötet (Прикажи той девке, что смотрит в окно, принести нам еды. Если бы ты не заговорила по-немецки, я бы уже убил тебя).

– Татьяна, принеси господам еды. Я знаю, что у бабы Фени есть при себе буханка хлеба… – громко сказала Ягарья, не оборачиваясь к окну.

Таня отошла от занавески, послышался шум, исходящий из дома, а через пару минут Татьяна, накинув на себя пальтишко, вышла с большим куском хлеба. Она уже хотела отнести его немцам, но Ягарья забрала его у нее.

– Я сама, – шепнула она, – иди в дом.

Фрицы ни на минуту не опускали автоматы, следя и за женщиной, и за молодой красивой девушкой. Ягарья Павловна медленно, не спеша подошла к ним и протянула хлеб. Когда расстояние между ними значительно сократилось, Павловна улыбнулась – она смотрела прямо в глаза одному из солдат.

– Essen Sie, essen Sie auf Gesundheit (Кушайте, кушайте на здоровье), – сказала она. Немец жадно впился зубами в кусок хлеба, не сводя глаз с глаз женщины. – Was bist du und mit Freunden zu teilen? Sie wollen auch essen (Что же вы, а с товарищами поделиться? Они, поди, тоже есть хотят).

И фриц дал кусок хлеба сперва одному солдату, потом другому. Те, не видя взгляда Ягарьи, скромно отломили по куску, но по очереди, чтобы хоть одно дуло, но было наведено на нее. Но не скрыться им от чар ее ведьминских глаз: приковала она их все-таки к своему взору.

Стоит трое немцев в предрассветной зимней ночи напротив женщины в ночной рубашке, да глаз от нее отвести не могут. А Ягарье это и надо.

– Warst du schon im Dorf? (Вы были в деревне?) – спросила она.

– Ja, – ответил жующий фриц.

– Gibt es Kinder? (Там есть дети?)

– Ja.

– Много? – спросила Павловна. Затрясла головой и переспросила на немецком: – Viel?

– Mit einem halben Dutzend (С полдюжины), – сказал немец.

– Geh jetzt ins Dorf und schau nicht zurück. Und wenn du kommst, geh ins Bett. Ist dir das klar? (А теперь идите в деревню и не оглядывайтесь. А как придете, спать ложитесь. Ясно вам?) – сказала Ягарья.

– Ja frau, – сказал немец, и все трое, как по команде, развернулись и зашагали в темноту, в сторону, где были Гобики.

Из дома выбежала Татьяна и Никитична, накинули на Павловну платок пуховой. Из других домов стали выглядывать любопытные и напуганные лица женщин.

– Все хорошо, – громко сказала Павловна, – ложитесь спать. А утром все обсудим.

Она вошла в дом.

– Ну как, хлебушек мой пришелся тем нелюдям по вкусу? – хитро так спросила баба Феня.

– Думаю, пришелся, – ответила Ягарья. – Ты, Филипповна, свела со свету уже больше фрицев, чем мы здесь все вместе взятые.

– Эх, мне бы ноги молодые… – забурчала Фекла. – Жаль, что Танюша нашу старость врачевать не может. Я бы пошла к немцам поварихой работать. Ох, я бы их и накормила… В страшных корчах бы помирали.

– Злая ты, баба Феня, – нежно улыбнулась ей Таня.

– Не злая, а справедливая, – ответила старушка. – Вот полез нелюдь тот Шурку нашу лапать, а она его заживо спалила за то, – баба Феня на Шуру показала старым покрученным пальцем, – а что бы ты со своей добротой сделала, упаси Господи? С людьми – по-людски, а с нечестью – только их же методой.

– В Гобики пойду, Филипповна, – сказала ей Ягарья.

– За каким таким делом? – удивилась та.

– Дети там есть. Сгинут они. Они немцам нужны, пока работу какую надо выполнять, коров доить да кур резать. А как закончатся и куры, и коровы? Не будут они их кормить. Мужиков в деревне нет больше, женщины, коли и остались, не смогут противостоять натиску. Как здесь быть? Какой предстать: доброй или справедливой?

– Как сердце советует, – ответила баба Феня. – Через сердце наше Бог с нами говорит, а раз Бог велит спасти детишек – значит иди.

– Благослови, Филипповна, – попросила Павловна.

– Благословляю тебя, – старушка поцеловала Ягарью в лоб.

– А теперь давайте поспим немного, – сказала Ягарья, – а на утро за завтраком решим.

Морозным декабрьским утром собрались все, кто жил в Ведьминой усадьбе, за большим столом. Молоко горчило: несмотря на войну, жизнь в том месте шла своим чередом – корова должна была отелиться скоро… Потому поварихи напекли блинчиков, чему детишки, а особенно мальчишки деревенские, рады были. К слову, мальчики даже подружились с девчатами местными и совсем перестали их бояться. На обед было решено зарубать курочку да сварить из нее большую кастрюлю супа – солонину берегли. Один погреб полностью был задействован под картошку, морковку и другие овощи, в другом хранилось мясо, в другом – крупы. Но в каждом все же были скамейки и одеяла.

– Это опасно, – сказала одна из женщин на слова Ягарьи Павловны о том, что она собралась идти в Гобики.

– Вся война – штука опасная, – ответила Павловна. – Мы давно привыкли делать всякую работу, которая не всегда женщине причитается. Сейчас мужики местные не могут прорваться в деревню. Партизаны есть, но им самим в лесу туго, они немцев по одиночке зачищают. А ребятишкам на помощь прийти больше некому. Долго мы прятались ото всех. Пора делиться тем, чем Бог нас обеспечил, – она посмотрела на Люсю и деток ее. – Так правильно будет.

– А если что приключится с тобой? – спросила Галина Степановна. – Нельзя одной тебе идти, не управишься.

– Я пойду, – громко сказала Настя и встала из-за стола. – Одна пара глаз – хорошо, а две – лучше. Я знаю, что не только я среди нас умею глазами подчинять себе волю человека, но я прошу взять меня с собой. К тому же я немного понимаю по-немецки: в детстве обучалась.

Ягарья посмотрела в карие глаза Насти. Нет, на нее ее чары не влияли, она видела в них другое: рвение помочь и желание быть полезной. Спорить она не стала, просто кивнула девушке.

– Разделитесь на два дома, – сказала она остальным. – У нас есть три винтовки, что достались нам в лесу в начале осени, – Ягарья взглянула на Шуру, – поделите их между собой. Детей не подпускать. Всех тех, кто не сможет за себя постоять, прячьте вместе с детьми вглубь дома. Никаких работ на улице. В туалет ходить по двое-трое. Без нужды не высовываться. Темнеет рано, мы с Анастасией Петровной пойдем после обеда. Дойдем в деревню как раз к темноте. Идем налегке. Если наша кампания будет удачной, для тебя, Таня и других врачевателей будет работенка. Дети, скорее всего, больны и истощены. На улице морозы хоть и не крепкие, но все же не лето. Если не вернемся, Никитична, ты – за старшую.