Виктория Авеярд - Клетка короля [litres]

Синяя гроза продолжает яриться. Элла поддерживает нас, и мы питаемся энергией от ее молнии.

– Три, – говорит Дэвидсон.

Слева от меня зеленое, справа белое. Я замечаю их краем глаза. Каждая искра сродни биению сердца.

– Два.

Я делаю вдох. Горло, ободранное камнешкуром, болит. Но я еще дышу.

– Один.

И вновь щит падает, открыв внутренность крепости наступающей буре.

– СТЕНА ПРОБИТА! – разносится крик, когда солдаты замечают пролом.

Серебряные тоже откликаются, устремляясь к нам с оглушительным ревом. Зеленая и фиолетовая молния пересекают поле боя, устремляясь навстречу первой шеренге атакующих. Тайтон движется, как человек, бросающий дротики – миниатюрные иглы его молний взрываются ослепительными раскатами, которые далеко расшвыривают Серебряных солдат. Враги дергаются и корчатся. Тайтон немилосерден.

За нами, по мере того как мы приближаемся к пролому, движутся бомбардировщики. Им нужен лишь хороший обзор; их убийственная способность сжигает камень, плоть и землю в равной мере. Снег смешивается с грязью, в воздухе пахнет гарью. Это и есть война? Вот каково было сражаться в Чоке?

Вытянув руку, Тайтон отбрасывает меня назад. Дармиан и остальные разрушители кидаются вперед. Живой щит. Их топоры взлетают и опускаются, разбрызгивая кровь, пока разрушенные стены по обе стороны пролома не оказываются покрыты зеркальными потеками жидкого серебра.

Нет. Я помню Чок. Окопы. Пустыня тянулась, сколько хватало глаз, и небо смыкалось с землей, изрытой десятилетиями бомбардировок. Противники знали друг друга. Та война была жестокой, но понятной.

А это – просто кошмар.

Солдат за солдатом проникает в пролом. Их толкают стоящие сзади. Как и на мостах, они попадают в огненный мешок. Толпа движется, как океан – одна волна тащит нас за собой, а следующая отбрасывает. На нашей стороне преимущество, но небольшое. Сильноруки крушат стены, расширяя пролом. Тельки швыряют камнями – один из бомбардировщиков раздавлен, а другой замерзает на месте, раскрыв рот в немом крике.

Тайтон буквально танцует, и обе его руки пылают белыми молниями. Я растягиваю сеть на земле, создав море электрической энергии под ногами наступающей армии. Тела противников валятся грудой, забаррикадировав пролом. Но тельки сметают преграду движением руки, и трупы скрываются в бушующей мгле.

Я чувствую привкус крови, хотя сломанное запястье теперь лишь ноет. Рука висит безжизненно, и я благодарна за прилив адреналина, который не позволяет мне в полной мере ощутить сломанную кость.

Земля под ногами становится жидкой – она залита красной и серебряной кровью. Болотистая почва тоже делает свое дело. Когда падает какой-то новокровка, к нему бросается нимф и топит. Бедняга захлебывается у меня на глазах. Еще один труп лежит на боку, и из глазниц у него растут корни. Все, что я знаю – это молния. Я не помню свое имя и то, ради чего сражаюсь. Прямо сейчас я сражаюсь ради глотка воздуха. Ради того, чтобы не умереть.

Тельки разделяет нас, отшвырнув Рейфа назад, а меня – в противоположном направлении. Я перелетаю через солдат, проталкивающихся в пролом, и падаю на другой стороне. На поле за стеной Корвиума.

Я качусь кубарем, пока не останавливаюсь, наполовину зарывшись в холодную грязь. Вспышка боли пробивается сквозь адреналин, напоминая о сломанной кости и, возможно, еще о нескольких. Ураганный ветер рвет одежду, когда я пытаюсь сесть; осколки льда царапают веки и лицо. Хотя ветер завывает, здесь не так темно. Не мгла, а серость. Скорее, метель в сумерках, чем глухая полночь. Я щурюсь, глядя туда-сюда, слишком измученная, чтобы делать хоть что-то, кроме как лежать и стонать от боли.

Там, где раньше были зеленые луга, расстилавшиеся по обе стороны Железной дороги, теперь застывшая тундра. Травинки превратились в сосульки. Корвиум невозможно разглядеть. Нападающие, как и мы, ничего не видят в темноте бури. Мгла тормозит всех. Несколько батальонов сбились в кучу, напоминая скопище теней; их очертания едва различимы. Где-то еще пытаются строить и чинить ледяные мосты, но теперь большая часть вражеской армии устремилась к пролому. Остальные лежат в засаде у меня за спиной – размытое пятно за пределами бушующей бури. Возможно, в резерве сотни, возможно, тысячи. Синие и алые флаги треплются на ветру – их едва можно разглядеть. «Попала между молотом и наковальней», – со вздохом думаю я.

Я застряла в грязи, окруженная трупами и ранеными. По крайней мере, большинство сосредоточено на собственных оторванных конечностях и распоротых животах, а не на одинокой Красной, которую к ним занесло.

Вокруг мелькают Озерные солдаты, и я готовлюсь к худшему. Но они шагают дальше, чтобы присоединиться к остальной армии, которая бредет навстречу гибели.

– Ступай к целителям! – кричит один из них, не оборачиваясь.

Я смотрю на себя и понимаю, что вся покрыта серебряной кровью. Красной тоже, но в основном серебряной.

Я быстро замазываю грязью свои кровоточащие раны и те части одежды, которые еще сохранили зеленый цвет. Порезы взрываются болью, заставив меня зашипеть сквозь зубы. Я смотрю на тучи, ожидая, когда внутри блеснет молния. Синяя наверху, зеленая у основания, там, где пролом. Там, куда мне надо вернуться.

Грязь засасывает меня, пытаясь вморозить в землю. Прижав к груди сломанное запястье, я отталкиваюсь одной рукой в отчаянной попытке освободиться. Вылезаю из лужи с громким треском и бегу, тяжело дыша. Каждый глоток воздуха жжет огнем.

Я пробегаю десять метров, почти нагнав Серебряных солдат, а потом понимаю, что ничего не выйдет. Они слишком плотно построены – даже я не сумею проскользнуть сквозь их ряды. И меня, скорее всего, остановят, если я попытаюсь. Мое лицо, пусть и покрытое грязью, хорошо известно. Нельзя так рисковать. Лезть на ледяной мост тоже не стоит. Он может сломаться подо мной, ну или я получу пулю от своих же, если попытаюсь перебраться через стену. Любой вариант, скорее всего, закончится скверно. Но стоять здесь тоже не годится. Армия Мэйвена вот-вот предпримет очередную атаку и вышлет новых солдат. Ни вперед, ни назад идти нельзя. Наступает долгая пугающая пауза. Я смотрю на черные стены Корвиума. В тучах сверкают молнии, слабее прежнего. Ураган, увенчанный грозой, переложенный слоями метели и шквала. Рядом с ним я чувствую себя крошечной. Одинокая звездочка в небе, полном жестоких созвездий.

Разве можно с этим бороться?

Визг самолета заставляет меня упасть на колени и накрыть голову здоровой рукой. Его шум отдается в моей груди – взрыв электричества, пульсирующего, как живое сердце. За ним, на бреющем полете, следует еще десяток; их винты взвивают снег и пепел, когда самолеты проносятся между двумя половинами вражеской армии.