Елена Чудинова - Ларец

— Я и сам тому не верю порою… — На щеки Ивелина воротился румянец. — Не вноси сомнения в сердце щасливое, хоть бы и ошибкою! Однако ж бывают авансы несомненные. О прошлой неделе, хотя бы… Веришь ли, я только молвил во время полонезу, что, мол, должно явиться новому Фидию и новому Тициану, чтоб запечатлеть навеки дивные черты. Псишея ж моя глянула на меня эдак особенно и молвила, что живописцы так любят отражать женскую красоту потому, что всего лишь через несколько лет самое модель уж не соперница их творению. Женщины, дескать, подобны легкокрылым ярким мотылькам, не чающим, что скоро их обдаст мертвенный холод зимы. Тонко, не правда ли? А потом еще один взгляд — испытующий, застывший в ожиданьи… И спрашивает: «А Вы, друг мой, согласились бы самому на несколько лет состариться, чтоб моя красота жила дольше? Да или нет?» Понимаешь ли ты, что, когда женщина под шутливым предлогом спрашивает, готов ли ты на жертву ради нее… Заметь, заметь, как оно неспроста! Спроси она прямо, готов ли ради нее драться, — пожалуй, выйдет и нескромно для девицы, вроде как сама набивается. А в шутку, в сказку, потому, можно одному человеку стариться вместо другого…. И все же намек, Филиппушка, намек-то… Ах, сбиваюсь, невпопад повествую. А я тож вроде как в шутку, готов-де отдать годы собственной младости…. Рада-де слышать сие, отвечает пресериозно…. Ах, мон шер, может ли такое быть спроста?

— Не может, я думаю, — серые глаза Роскофа потемнели, сделались похожи на черные глаза отца Модеста из-за того внимания, с каким он для чего-то впился в осунувшееся лицо Ивелина. — Так как, я забыл, зовут твою чаровницу, Алексис?

— Разве я уж тебе говорил? — с охотою откликнулся Ивелин. — Мне, было, казалось, еще нет. Звать мою зазнобу мадемуазель Гамаюнова. Лидия Гамаюнова, уж мне дозволено звать ее Лидией.

— Все уж вместе и до Москвы доедем, оно веселей, — Роскоф под руку увлекал Ивелина с ярмарки к гостинице, благо двухэтажное зданье под новехонькою гонтовой крышей стояло прямо через пыльную улицу. Сторонний наблюдатель увидал бы в его манере исключительно дружелюбие, однако ж Нелли угадала с дружелюбием не вязавшуюся деловитость. Самое Нелли чуть не охнула вслух, услыхавши имя Гамаюновой, Филипп же сохранил в лице безмятежность. — Тут еще приятель мой, славный малый, помещик из Камска. Я вас познакомлю.

Роскоф обернулся через плечо на отставшую Нелли и кивнул ей в сторону ярмарки. Ясно дело, разыскивай теперь Парашку с Катькой.

Нелли вновь нырнула в пеструю толпу.

— А я самого настоящего царя зверей видала! — восхищенно выдохнула запыхавшаяся Параша, подлетая к ней. В кулаке подруги был зажат малиновый сахарный петух на лучинке, позабытый за лицезреньем льва. — Ох и грива-то у него! Вроде воротника, не как у прочих! А клыки-то, клыки! Пойдем еще глядеть!

— Недосуг, собираться пора, — отрезала Нелли. — Скоро Гамаюнову увидим, коли я верно поняла.

— Не шутишь? — Параша испуганно огляделась по сторонам, но увидала, понятно, не Гамаюнову, а только удиравшего чернокудрого мальчишку, выхватившего ее леденец.

— Ах ты, анчутка! — рассердилась Параша. — Небось цыганенок. Где ярмарка, там и цыганы.

— Катька небось за ними увязалась. Не знаешь, куда?

— В шатерку к гадалке, — Параша показала на сооруженье из до невероятия грязных ковров, растянутых на жердях. Оттуда как раз выбиралась молодка из мещанок, раскрасневшаяся не хуже собственной нарядной кофты из блестящего нестираного сатина. Верно, разговор с ворожеей изрядно ее смутил.

— Ты за ней сходи, что ли, — Нелли наморщила нос. — В меня небось старуха вцепится, не оторвешь — известно, барин даст больше девки.

— Ишь умный барин, сам-то год назад цыганов впервой увидал! — Катя выскользнула не из палатки, а с бакалейного ряду. Черные кудри ее вились вовсе бешено, ниспадая на плечи, обтянутые серым суконцем сюртучка, а глаза весело посверкивали.

— После будем лясы-то точить, Платошка, — ответила Нелли нетерпеливо. — Пора ворочаться, такие тут дела пошли. Помнишь Ивелина Алешу, что с Филиппом мы впервой в кабаке встретили? Здесь он, а уж какая с ним штука приключилась…

Дорога до гостиницы была явственно короче рассказа, и подруги присели на скамеечку под большим ясенем. Нелли рассказала услышанное от простака Ивелина, обрисовала и происшедшую с ним печальную перемену в наружности.

— К отцу Модесту Филипп его потащил, — закончила она. — Наврал при том, что тот помещик из Камска, стало быть, фамилью другую сочинит. Не бывает, чай, Преображенских помещиков.

— Вот удача-то! — Катя, весь рассказ рисовавшая прутиком завитушки в придорожной пыли, подняла глаза. — Помнишь про барыню Трясовицу, а, Парашка? Теперь ясно, чего ей Венедиктов-то дозволил делать, чтоб молодеть!

— Ясней ясного, — отозвалась Параша.

Нелли же ясным ничего не было.

— Просто так ничего не бывает, — Катя поймала недоуменный взгляд подруги. — Если где прибыль, в другом месте должна быть непременно убыль. Может, бенгам и дана власть слагать-вычитать, а из пустого полное делать они не вольны.

— Толком говори, — Нелли начала сердиться.

— Дети в роду рождаются оттого, что старики умирают, — Параша примирительно коснулась руки Нелли мягкою ладонью. — Мы все гадали, как она, негодница, молодеет? Сладить, чтоб лета минувшие пропали, Венедиктов не может. Одно из двух. Либо ничего она не молодеет, а взаправду старая, только он ей помогает морок навести, не такой, как есть, прикинуться. Если ж тело у ней впрямь молодо, то кто-то из-за этого должен не ко времени состариться. Второе и выходит по всему. Нечистому-то духу нужно добровольное согласье. Эвон она его окрутила, он и согласился вместо нее стареть.

— Где ж согласился? — возмутилась Нелли. — Он же думает, шутка.

— А коли папенька твой подумает, что в шутку бумагу ростовщику подписывает, неужто тот с него денег не сдерет? — хмыкнула Катя. — Так и с нечистью. Согласье есть, значит, все.

— Вот любопытно, как Венедиктов это делает? — заинтересовалась Нелли.

— Надобно будет, так дознаемся. — Катя поднялась со скамеечки, отшвыривая прутик. — Главное дело, дурачина в руки достался. Так еще лучше, чем будь он внуком своего деда.

Сие была уж полная околесица.

— Словом, так, — Нелли поднялась тоже, — отца Модеста никак не называть, покуда не услышим, чего Филипп напридумывал.

— Да уж ясно.

Сени и лестница в гостинице оказались осыпаны соломою. Со здоровенными охапками соломы в руках бегали по дверям нумеров лакеи. Нелли не враз догадалась, что сие устраивают дополнительные постели. Повезло, право, что въехали с утра поране: отцу Модесту с Филиппом и Нелли с Катей достались по комнатенке на двоих, Параша же, якобы единственная особа женского полу в их компании, поместилась в большой горнице с пятью богомолками из простых.