Елена Чудинова - Ларец

Немало пришлось проехать прежде, чем склады окончательно уступили место деревянным домам, а деревянные дома — каменным, что ровными рядами пошли вдоль прямых мощеных дорог, словно проведенных линейкою. Но вот перекресток явил изумленным взглядам другую улицу, где дома стояли не вдоль дороги, а по обе стороны одетой в камень небольшой речки, по темным осенним водам коей скользили нарядные лодочки. Улица же перебегала над течением ее удобным мостом и продолжалась дальше, до следующего перекрестка, до следующей реки…

— Каналы! Это настоящие каналы, — выдохнула Нелли. — Катька, ни за что не поеду на квартиру, покуда все не посмотрим!

— Где тебе Катька, соображай, — отозвалась подруга, но не сердито: вид столицы заворожил и ее.

Над домами взлетели высокие башни, крытые красной черепицею. Высокие стены, соединившие их, больше всего походили на замок средневековых рыцарей, вроде тех, что Нелли видала в книжках. Единственным отличием было то, что замки на цветных картинках имели старинный вид, по кладке их взбирался плющ, черепица же имела коричневый цвет, а этот замок казался новехонек. Еще представлялось странным, зачем громоздится такое сооружение посреди города, когда место ему в чистом поле, за глубоким рвом, через который скачут по подъемному мосту тяжеловооруженные рыцари на першеронах.

— Литовский замок, молодой мой друг, Литовский замок, — прошамкал изящный старичок с пожелтевшим от табака носом.

— А какому литовцу он принадлежит, сударь?

— Зачем литовцу? — удивился старичок. — Полиция тут размещается, учреждение государственное.

Непонятно, впрочем, вокруг было куда как много непонятного, и так хотелось увидеть все сразу!

Шумная улица с роскошными палатами купца Горохова, что постепенно заменили ей настоящее название, вывела путников к величественному Адмиралтейству, близ которого, нарушая вид парадной роскоши, кипела огромная стройка: рабочие люди копошились в исполинском котловане, словно муравьи.

— Собор, слышь, будет, — ответил не по-деревенскому бойкий рыжий мальчишка. — Эх, темнота! Плащишко-то медведь в берлоге пошил?

— Я тебя щас, конопатый!

Катя потянулась поймать мальчишку за ухо, но тот пригрозил, отскочив, поднятым камнем.

— Да оставь его, еще в Роха попадет, — одернула Нелли.

— Только кинься в лошадь, из-под земли достану и прирежу! — крикнула с седла Катя.

Малый ретировался, предпочтя не связываться.

Необозримая сизо-бурая вода Невы, также запертая в рукотворные берега, непонятно в какую сторону и текла под исполинскими мостами: открытые ветры гоняли белые гребни в самых различных направлениях.

А на берегу, сверкая и блестя новеньким желто-красным металлом, застыл в стремительном движении огромный всадник, волею правящей Государыни прославляющий великого предшественника.

Девочки спешились и подошли поближе.

— Мне десять годов сравнялось, как его установили, папенька читал из газеты, — проговорила Нелли, не отводя глаз от воздетых в воздух тяжелых копыт. — А Гром Камень под него еще раньше привезли.

— Думаю, скачет он по ночам улицами да народишко давит, — уверенно изрекла Катя. — Не может он быть вовсе не живой.

— Отчего по ночам? — насмешливо усмехнулась Нелли.

— Какое днем колдовство. При солнышке Божий мир живет, при луне прочий разный. Ты глянь, страшенный какой, как затопчет…

— Суеверие пустое.

— Ты приди ночью сюда, погляжу я на тебя. Беспременно такой болван должен людишек топтать.

— Ну тебя, — Нелли недоуменно огляделась по сторонам. — Вот мне чего в толк не взять, мы с тобой стоим смотрим, а больше никому до этой красоты дела нет.

Сущая правда! Две мещанки в пестрых платках, остановясь шагах в двадцати, оживленно разглядывали и мяли за жабры вынутую из базарной корзинки большую щуку, о коей, верно, и шел их негромкий разговор. Девочка Неллиных лет, в белой тальмочке, шла мимо: простенький букетик осенних цветов, какие Нелли побрезговала бы дома нарвать в комнаты, казалось, занимал все ее внимание. Девочка вертела его в руках и улыбалась. Вот так ну! С полдюжины таких же лохматых букетов стояло в ведерке у ног старухи, приютившейся у тротуара. Молодой пеший щеголь подошел к старухе, кинул монетку, принял у ней розово-лиловый пучок…

— За эти сорняки тут деньги платят! — Катя хлопнула ладонями по ляжкам.

Что и говорить, в тех городах, что уже довелось им миновать, покупать бросовые цветы за деньги было бы так же нелепо, как в деревне. С другой стороны, не видать ни травы, ни палисадов перед домами. Все замощено, застроено… Странный народ, к городским чудесам привыкли так, что внимания не обращают, с деревенской же безделицей носятся как с писаной торбою.

— Всяк не ценит, чего много имеет, — произнесла Нелли философически.

— Сейчас бы ломоть калача из печи да вздремнуть в тепле, — не в лад отозвалась Катя, согревая дыханием озябшие пальцы.

Неожиданно Нелли и сама почуяла, как подгибаются колени и гудит после бессонной ночи голова.

По щастью, до Петровской набережной оказалось близко. Вскоре Нелли стучала уже деревянною колотушкой в дверь опрятного синего домика в два этажа. На стук появилась мещанка средних лет, доброжелательного вида и приятной полноты, в темном платьи домотканой материи, с шелковым платком на голове и козьим на плечах.

— Здравствуй, добрая женщина, — сказала Нелли, — не ты ли будешь вдова Петряева? Мне говорили, у тебя можно стать на постой.

— Я Матрена Петряева, подрядчикова вдова, — ответила та с некоторым сомнением. — Вправду беру я жильцов, только не слишком ли ты молод, сударик мой, жительствовать одному? Ведомо ли батюшке с матушкою, где ты есть?

— Понятно, что ведомо, разве не видишь, что они человека отрядили со мною в путь? — Нелли обрела уверенность. — Точно я молод, да таковы уж мои обстоятельства. Звать меня Роман Кириллович, а человек мой Платошка.

— Ну так проходи в дом, — мещанка обернулась к Кате. — Оставь покуда лошадей у коновязи, малый, свою конюшню мне держать дорого. Потом отведешь их к косому Власию, я укажу дорогу. Далековато от дому, что говорить, ну да зато на взгорочке. Оно лучше от греха.

Почему на взгорочке лучше, оставалось решительно непонятным, но выяснять было лень. По выстланной полосатыми половиками лестнице приезжие поднялись за хозяйкою на второй этаж.

— В этих покоях французинка живет, что поет на театре, — охотно поясняла мещанка. — Ну да тебе до этого покуда горя мало. Рядом почтенный человек, помещик квартирует, из Твери по судебному делу. А вот эти покои как раз свободные.

Покои оказались комнаткой в одно окно, к которой примыкала темная передняя с лежанкою. В комнате же помещались только деревянная кровать, два табурета, умывальник да комод, а на беленых стенах проступали кое-где пятна плесени.