Елена Чудинова - Ларец

— Теперь уж и догонять ни к чему, с часу на час сами пожалуют. Кто ж таков этот жрец? Зачем суется мне поперек дороги? Надобно захватить его живьем, мне должно с ним говорить.

— Говори, Хомутабал.

К восторгу своему, Нелли увидела в руках отца Модеста новехонькой пистолет с великолепною гравировкой по стволу. Надо признаться, впрочем, что восхитила ее отнюдь не гравировка. Катя, выглянувши из-за его спины, скорчила Нелли приветственную рожицу.

— Заряжен славным серебром, а я не промахиваюсь в монету на лету.

— В монету быть может, а в меня? — Венедиктов усмехнулся с видом человека, двинувшего шахматную фигурку для шаха. К ужасу Нелли, губы его прихотливо изогнулись словно бы для свиста.

— Первое — не зови никого, не к чему. Второе — я в тебя попаду.

— Тебе нельзя, жрец.

— Гиль. Ты ж не человек, а мне нельзя стрелять в человеков.

— Я живая душа, а ты блефуешь.

— Ты живое бездушие, и я выстрелю в тебя. А блефуешь ты, Хомутабал, поскольку знаешь, что от выстрела не умрешь, даже серебряная пуля угомонит тебя ненадолго, обычную же ты выплюнешь, словно ребенок — вишневую косточку.

Презабавная получается живая картина, вот только что она означает, мелькнуло в голове у Нелли. Венедиктов все еще вертел в перстах медную безделку, Пафнутий Пантелеймонов по-прежнему стоял на коленях, а сама Нелли сидела на полу среди разбросанных украшений.

Катя прошмыгнула в комнату, а за нею вошел Роскоф.

— Девица теперь затруднена царапаться, — произнес он и превесело улыбнулся, окинувши взглядом Нелли.

— Тож еще француз, Филипп, не можешь отличить девицу от старухи, — заявила Нелли. — Ей вить шестьдесят годов!

— Экая дура болтливая, — произнес Венедиктов с видимою досадой. Нелли увидала с полу, как носок его сапога двинулся к Панкратову. Наступивши тому на ногу, Венедиктов начал с силою на нее давить. Внимание, проступившее в крысиной мордочке Панкратова, словно бы тот к чему-то прислушивался, очень не понравилось Нелли.

— Отче… — позвала она отца Модеста, все еще державшего Венедиктова под неподвижным прицелом.

Но окаянный Пафнутий опередил Нелли: вскакивая, он на ходу цепко ухватил девочку под микитки и метнулся с нею вместе, видно сдуру, в самый дальний угол комнаты.

— Пусти, ты, крыса!

Нелли принялась со всех сил рваться и лягать Панкратова каблуками. Тот подпрыгивал, но хватки не разжимал.

— Немедля выпусти дитя, негодяй! — гневно крикнул Роскоф.

В то же мгновение Венедиктов сдвинул на столе бронзового сатира, и обитая гобеленом панель рядом с Панкратовым отодвинулась. Повеяло затхлой чернотою.

— Стойте все! — Венедиктов высоко поднял белую, безукоризненной формы руку. — Ты проиграл, жрец! Мой слуга уволочет девчонку в такое место, где уж ее тебе наверное не достать. И стена за ним закроется прежде, чем вы успеете обогнуть сей обширный и неудобный стол. Изнутри там металлический засов. Покуда вы его выломаете, они уж будут далеко. Не сыщешь! Меня тебе в плен не взять, ты знаешь, что вам самим лишь бы унести ноги. Единственно, коли ты так хорошо стреляешь…

Нелли, продолжая пихаться и брыкаться, увидела, как побелело лицо отца Модеста. Аж губы посинели, словно он потерял всю кровь. Как… как Псойка. Но чего он так испугался?!

— Да стреляйте же, отче, в меня не попадете! — Нелли чувствовала, как Панкратов всем телом подался к лазу, право, точно крыса к норе.

— Да, слуга мой человек, — Венедиктов странно облизнул губы. — Но коли ты не убьешь его сейчас, девчонки тебе вовек больше не видать. Ну а убьешь, сам знаешь, не превращать тебе больше вино в кровь! Да не пробуй слегка ранить, знаю я твою повадку! Так он вить и раненый ускользнет с девчонкою, щель-то рядом!

Черные глаза отца Модеста горели на белом лице, словно оно превратилось в нецветной рисунок тушью. Дуло его пистолета потихоньку начало переползать с Венедиктова на Пафнутия.

— Тебе может еще повезти, — с расстановкою рассуждал Венедиктов, издеваясь. — Ну как человечишка выживет? Попробуй метнуть карту!

Дуло пистолета переместилось.

Нелли рванулась вновь, но тут прогремел выстрел.

Безграничное изумление в лице отца Модеста успела заметить Нелли, прежде чем рухнула на пол вместе со взвизгнувшим Панкратовым.

Зазвенели шпаги, в комнате шумели и топали, а Пафнутий, упавший сверху на Нелли, завывал, прижимая руки к груди. Противные брызги летели прямо в лицо, но Нелли понемногу выдиралась из-под придавившего ее раненого.

— А сие неплохо! — весело кричал где-то рядом Роскоф. — Давненько я не упражнялся с таким противником!

— Ой, лишенько, ой, насмерть поубивал! — причитал над ухом Панкратов. Поднявшись, Нелли увидела, что Роскоф бьется с кинувшимся на него

Венедиктовым, пытающемся прорваться к дверям. До чихоты пахло порохом. Позади отца Модеста стояла Катя, и пистолет в ее руках дымился.

— Пропустите его, Филипп! — крикнул священник. — Вы слабы после раны, а шпага Ваша его не сразит! Пусть уходит покуда, слышите?!

Роскоф повиновался с большой неохотою.

Венедиктов выскользнул в дверь. В комнатах остался только истекающий кровью Панкратов.

— Ой, лишеньки, беда-горюшко, — безостановочно бормотал он.

— Выживет, пожалуй, — с сожалением предположила Катя. — Больно уж жиловатый.

— Но вить он найдет какую подмогу либо оружие в доме! — воскликнул Роскоф, обращаясь к отцу Модесту.

— Пусть его находит, — отец Модест, ухвативши вычурный табурет на тонких ножках, забил его меж косяком и ручкою двери. — Веревка при Вас, Филипп?

— Не лучше ль воспользоваться ходом?

— Ты чего, барин, с дуба упал, он, может, в двух верстах от лошадей! — гневно воскликнула Катя.

— Бог знает, куда он ведет, — отец Модест легко улыбнулся.

Откуда-то промеж пуговиц на животе камзола Роскофа заскользила толстая веревка. Ровно паутинка из паука — Нелли фыркнула.

Отец Модест, не дожидаясь, покуда вервие появится целиком, ухватил конец и принялся прилаживать его к козлобородой горгуле, украшавшей оконную раму.

Катя дернула створки: снежный буран ворвался внутрь, словно неся в себе что-то чистое и живое. Белоснежные звезды крупных снежинок вмиг легли на толстые ковры и парчовые драпировки.

— Вона твои плащ с шапкою, — ворчливо заметила Катя, когда Нелли кинулась к окну, с ей самой непонятной жадностью во все легкие вдыхая морозную прохладу.

— А ваши-то где?! — Только сейчас Нелли заметила, что все трое ее избавителей были без верхнего платья и с непокрытыми головами.

— Внизу остались, Его Преподобье сказал, лишняя одёжа в потасовке мешается.

Повязавши веревку на шею горгулы, словно собирался ее повесить насмерть, отец Модест прыгнул на подоконник. Веревочный моток со свистом полетел наземь.