Андрей Лазарчук - Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II

Он сел. Ночи слились в одну, и он не мог знать, в какую именно это происходит. Он сел, а потом встал. Женщина встрепенулась. Она не должна была спать, но уснула. Это была вина. Он решил пренебречь. Накинул халат, вышел на балкон. Страж справа и страж слева, на углах. Тихо отступили в тень. Он успел их заметить, и это тоже была вина.

Пренебречь.

Огненная полоса показывалась из-за далёких гор, полого восходила вправо на высоту взгляда поверх головы стоящего – и пропадала за свесом крыши и стеной… то есть не пропадала совсем, а становилась размытой и бледной.

Даже чародеи не видели её. Одно время он думал, что они просто боятся признаться. Нет, действительно – не видели.

Во сне, будучи повешенным, он узнал, что ему следует отправляться в Мелиору. Он давно собирался туда, к воюющей армии, заметно утратившей боевой дух. Но – отговаривали советники. Сегодня он решил окончательно: надо плыть. И немедленно.

Наверное, я убегаю, подумал император.

Сны о повешении начались у него сразу после возвращения с верховий Суи. Им даже пришлось сойти с коней, потому что кони судорожно рвались туда, вперёд, под клубящиеся тучи. И сам император чувствовал, как гонит, гонит его туда, сначала вниз с горы, потом по дороге, потом через мосты, мимо брошенных городков и сёл, по сумрачному ущелью – в Долину Качающихся Камней… Будто ровный ветер, тянущий в исполинское поддувало, подталкивал в спину. И тучи, раскинувшиеся там, вдали – лоснящиеся, цвета свежих кровоподтёков, напряжённые…

Чародеи, бывшие с ним, выматывались страшно, стараясь хоть как-то оттолкнуть, пустить поверх голов ту дикую, сводящую с ума тягу.

Нескольких коней удержать не удалось, они умчались. Один – упал на склоне, сломав передние ноги. Но и он полз на коленях, полз бесконечно долго…

Император приказал поворачивать.

Трюмы левиатона заполнялись водой, и невозможно было добраться до пробоины.

Почему это пришлось на моё время, подумал он. И ещё он подумал о сыновьях. Их было двое, семи и девяти лет. Жену, мать сыновей, император давно удалил от себя, хотя иногда сожалел об этом: в ней было что-то, недоступное пониманию. Остальные женщины после неё казались придуманными от скуки.

Так, как мы живём, можно и вообще не жить…

Он приказал мыслям исчезнуть.

Где-то

Замок был огромен, как город, – и всё равно Отрада почти сразу поняла: это он – тот же самый, что и крошечный чёрный на вершине горы в мире-склепе, где жил Привратник… как же он назывался, тот мир?… а, вспомнила – Дворок… и, может быть, кто-то ещё. Вот эта площадь и окружающие её дома – это та комната, в которой она тогда очнулась, а вон то круглое озеро в желтовато-серых берегах… понятно что. Назло всему она села на край и спустила ноги в воду. Вода была ледяная. На неё смотрели, но не вмешивались.

Аски тоже с советами и разговорами не лезла. Только однажды, когда Отрада попыталась свернуть на широкую и совершенно безлюдную улицу, она сказала: "Не ходи". "Почему?" – удивилась Отрада. "Не принято…"

Странно: Отрада, с одной стороны, была уверена, что Отец (так, с большой буквы, она решила называть его) не солгал ей; с другой – она почему-то твёрдо знала, что Алексей так или иначе вернётся к ней. Будто бы где-то внутри, между ключиц, из ничего возникла дудочка-близнятка – взамен деревянной, отобранной тогда, когда Конрад предал её… то есть – невыносимо давно. И эта бесплотная дудочка тихонько играла себе и играла. Значит, Алексей жив и придёт за нею. Всё остальное было как-то не слишком важным.

Замок почему-то казался зелёно-чёрным, но именно казался: глаза утверждали, что здесь множество ярких и светлых цветов. Белёные стены, коричневатые деревянные настилы тротуаров, красные черепичные крыши. Но почему-то казалось, что под тонким слоем чужого обманного цвета всё равно живёт либо зелень камня, либо чернота железа.

Может быть, так на неё подействовал вид стен… они с Аски забрались на весёлую, всю обвешанную флагами башенку, расположенную над мостом, и с этой башенки Отрада оглянулась.

Ниже уровня моста стена была сложена из исполинских каменных блоков, тёмно-зелёных и будто бы чуть прозрачных, стянутых на нескольких уровнях железными поясами; от моста и выше – целиком состояла из чёрных железных плит; головки заклёпок были с голову человека. Плиты щетинились разной длины шипами. И нигде – ни следа ржавчины…

Вид этой стены преследовал её и наяву, и во сне.

Из железной комнаты без окон Отраду переселили в небольшую светлую шестигранную башенку на крыше совершенно пустого дома с колоннами. В башенке было три окна, выходящих на три стороны. Вид из двух был обычен: красные крыши. Из третьего открывалась панорама широкой улицы и площади, уставленной памятниками. Их было больше двадцати. Ещё дальше видна была та башенка над мостом, а за нею – заснеженные горные вершины.

Вечером первого дня Отрада попыталась осторожно порасспросить Аски – исподволь, так, чтобы нельзя было догадаться, что она хочет узнать на самом деле. Но Аски соглашалась отвечать лишь на самые очевидные вопросы. Похоже было, что она лишь прикидывалась приветливой и тупенькой.

Точно так же она отказалась отвечать на вопросы о собственном происхождении. Во время прогулок Отрада вообще не видела ни собак, ни кошек. При этом никто из встречных на Аски даже не взглянул. То ли такое существо не было здесь диковинкой, то ли на них просто не принято было смотреть.

Впрочем, и в самих встречных имелось что-то… зелёно-чёрное…

Иногда ей казалось, что память оживает. Что ещё чуть-чуть, и она обязательно вспомнит всё. Однако пробуждались лишь неясные ассоциации – непонятно, чего с чем.

Воздух был чист и прозрачен, солнце светило ярко, дома, стены, деревья, фонари, монументы, прохожие – всё сверкало красками и казалось подчёркнуто резким, но Отрада никак не могла отделаться от чувства, что бродит в густом тумане, вытянув вперёд руки, и не знает, какое чудовище бросится на неё в следующий миг…

Этой ночью она проснулась от удара по лицу и успела не упустить кусочек сна. Ударил её Отец, когда она пыталась отвернуться от железного стола, на котором было распростёрто женское тело. Локти, бёдра, торс охватывали широкие плоские цепи. На плече краснела татуировка: распахнутая пасть дракона.

Женщина с трудом повернула голову и посмотрела на Отраду. Во взгляде её полыхало отчаяние. Она разжала запёкшиеся в кору губы и сказала: "Служи ему… верно…"

У неё было лицо Аски. И глаза Аски.

И тут же тихо-тихо внизу закрылась дверь.

Не зная, сон это или явь, Отрада приподнялась. Капли стекали по лицу. По каменной лестнице простучали коготки. В предутреннем полумраке шерсть Аски казалась чёрной, лицо же, напротив, почти светилось. Она подошла к Отраде и совершенно по-собачьи ткнулась ей в руку. Холод прикосновения был пронзительный. Отрада, вздрагивая всем телом, протянула руку и коснулась этого холодного – и твёрдого.