Шон Макмуллен - Путешествие «Лунной тени»

– Кажется, они подрались из-за чести какой-то женщины, – пояснила ей Лавенчи громким шепотом.

– Известно, о ком речь?

– Никто не знает, но Ларон избил виндиканца за то, что тот заявил, что они провели вместе прошлую ночь.

В это время в столовой появилась разгневанная Ивендель.

– Что здесь происходит? – сурово потребовала она отчета.

– Он напал на меня! – заскулил Старракин.

– Он оскорбил женщину! – рявкнул Ларон.

– Кто нанес первый удар? – изменила вопрос Ивендель.

– Он! – заявил Ларон.

– Нет! Сначала он бросил в меня поднос, толкнул на меня стол, – возразил Старракин.

Виндиканец наконец поднялся на ноги, хотя заметно покачнулся при этом. Ларона поставили на пол и освободили от захвата.

– Что ты сказал Ларону? – уточнила Ивендель.

– Я сказал, что прошлой ночью он, как бы это сказать помягче, занимался сексом со старой шлюхой.

– И на каком основании…

В это мгновение выпущенный Лароном эфирный шар взорвался у ног Старракина, воспламенив участок пола и башмаки жертвы. Старракин подпрыгнул и завизжал. Общее смятение сменилось попытками погасить огонь. Старракина и Ларона заставили опуститься на колени перед Ивендель. Пеллиен держалась на заднем плане, скрестив руки на груди и внимательно разглядывая золотой листок, вытканный в верхнем углу настенного панно, висевшего за спиной Ивендель.

– Здесь академия, а не королевский двор, – произнесла Ивендель. – Такого рода поведения категорически запрещено.

– Он оскорбил женщину. Это вопрос чести, – упрямо заявил Ларон.

– Все это ясно и отчетливо слышали мои преподаватели, студенты, повара, уборщики, прачки, сестра, большинство прохожих. Назови ее имя.

– Нет.

– Старракин?

– Я не знаю. Я могу только гадать.

– Итак, о какой женщине идет речь, известно только тебе, Ларон, и все же ты сломал стол, произнес заклинание в столовой, нанося ущерб академии, избил Старракина и едва не спалил его во имя ее чести? Что значит для тебя эта женщина?

– Она мой друг. И если я не вступлюсь за ее честь, кто еще сделает это?

Пеллиен вздрогнула, испытывая одновременно гордость и чувство вины.

– Именно ты напал на Старракина, ты начал драку, – заключила Ивендель. – Ты нарушил правила академии. В течение трех дней ты должен покинуть эти стены.

Старракину хватило ума не ухмыльнуться слишком явно. Ларон на секунду задумался, а затем принял молниеносное тактическое решение:

– Я имею право просить принять у меня экзамены и провести испытания по контролю над эфирной энергией в любой момент, – громко провозгласил он.

– Для посвящение девятого уровня? Ты провалишь экзамены. Это так же ясно, как и то, что солнце каждый день является на небе.

– Случаются облачные дни, например сегодня, ректор. Кроме того, сохранение девственности проверяют на третий день, когда уже пройден тест на контроль над эфирной энергией. И именно это станет доказательством чести моего друга – женщины, о которой идет речь.

Ивендель отдала распоряжения начать подготовку к испытаниям. Пеллиен обработала ушибы и ссадины Старракина самыми жгучими и болезненными препаратами, мучаясь чувством вины и восхищаясь Лароном.

А в другой части этого запутанного лабиринта, который представляло из себя здание академии, Ларон стоял перед Ивендель.

Ларон, я согласна, виндиканец – отвратительный ублюдок, но правила есть правила. Ты публично нарушил их. Если бы ты занялся сексом прямо на столе с кем-нибудь вроде Лавенчи, у тебя и то было бы больше шансов остаться здесь.

– Я не в ее вкусе.

– Послушай, у тебя есть серьезные основания пройти большую часть экзаменов и испытаний, через год я была бы абсолютно уверена в твоем успехе, но через месяц?

– Это вопрос чести.

– Ну хорошо, я поняла, что твоя решимость несокрушима. Не буду задавать лишних вопросов. Черт побери, я могла бы представить тебя к десятому уровню посвящения, а потом предложить тебе пост преподавателя. Через год ты мог уже читать здесь лекции.

– Через год я, возможно, уже не буду тем, что я есть, госпожа Ивендель.

Невозможно вообразить большее различие в способах покинуть город, чем обстоятельства, которыми были обставлены отплытия Ровала и Варсоврана. Пятнадцать крупных боевых галер и десять штурмовых судов, входивших в эскадру «Адского огня» адмирала Гриффа, сопровождали флагманский корабль императора, когда он выходил из гавани между замершими в неподвижности рядами глубоководных торговых судов под рокот барабанов и рев труб всех флотских оркестров, стоявших на палубах. Весь город бросился в порт и на набережные, чтобы посмотреть на столь диковинное зрелище: в практичном, купеческом центре, которым всегда была Диомеда, не привыкли тратить деньги столь широко и безрассудно, не получая прямой и непосредственной прибыли на свои вложения. Если затраты на строительство мостов, дорог, дренажных каналов, дамб и оборонительные стены считались эффективными и разумными, то расходование средств на пышные публичные представления считались пустой тратой денег. Пожары, крупные потасовки между группами горожан, казни и королевские свадьбы, конечно, привлекали зевак и воспринимались как естественные развлечения, но вторжение Варсоврана изменило стиль жизни в Диомеде. Сам штурм города стал крупнейшим зрелищем со времен грандиозного урагана 3097 года.

Ничего удивительного, что все жители Диомеды собрались посмотреть на отбытие эскадрона «Адского огня», а сорок иностранных представителей, направленных ко двору Варсоврана, чтобы увидеть силу Серебряной смерти на Гелионе, с изумлением оценивали энтузиазм горожан, приветствующих торейского императора. Как обычно, Эйнзель стоял рядом с Варсовраном, нервно потирая руки.

– Это послужит уроком для всех, кто засел в замке на острове и отказывается признать свое поражение, – заметил Варсовран.

– Вскоре они сдадутся, и вы сможете занять дворец короля в гавани, – высказал предположение Эйнзель.

– Надеюсь, что они этого не сделают. Остров представляет собой идеальное место по форме, размеру и структуре для однократной демонстрации действия Серебряной смерти. Таким образом, я смешаю в прах останки этого тупого, бездарного короля и той злобной, коварной суки, которая убила моего единственного сына. Они превратятся в один столб пламени, вздымающийся до самого неба. Я сделаю это, когда армии Альянса подойдут к Диомеде. Подозреваю, что они тут же бросятся врассыпную и скроются в своей пустыне.

Эйнзель уже давно догадывался, что император готовит именно такое применение Серебряной смерти, однако старательно избегал этой темы. Теперь он молча погрузился в тягостные мысли, полные ужаса.