Шон Макмуллен - Путешествие «Лунной тени»

Ларон попытался разорвать путы, охватившие все его тело. Раздался треск, посыпались щепки, но цепи крепко держали вампира. Наконец он успокоился и замер.

– Как всегда, успех, – сказала Уэнсомер. – Ты останешься здесь, в цепях, пока не скроется за горизонтом Мираль, а потом кто-нибудь из людей Гр'Атоса Арака заберет твое тело и доставит его в глубь континента по реке, там они выбросят его. Через день или два армия союзных королевств пройдет в тех краях, и в твоем распоряжении окажется изобилие еды. Варсовран, возможно, наградит тебя медалью за это, кто знает?

Вампир Ларон повернул голову и взглянул на лежавшее на соседней скамье тело подростка. Это вызвало у него не нужный для организма вздох.

– Уэнссмерр, – Ларон с трудом шевелил губами, которыми раньше никогда не приходилось пользоваться. – Ннназзад!

– Что ты хочешь сказать? Я здесь живу. Вилла обошлась мне в двадцать семь тысяч золотых паголов. Мне пришлось купить ее в самое неудачное время года – во всяком случае, так заверял меня Почтенный Джеррик.

Челюсти вампира снова пришли в движение. Длинные клыки ярко сверкнули в лунном, призрачном свете, падавшем через окно.

– Я… я… Ннназзад. Жжживой.

– В то тело? После того как я заплатила одиннадцать золотых паголов за это тело? Ты хочешь состариться и умереть, как все мы? Ты понимаешь, что у тебя по-прежнему душа вампира, и когда придет время умирать, не превратишься ли ты снова в живого мертвеца? Но если ты умрешь в преклонных годах, ты станешь вампиром весьма отталкивающей наружности. Полагаю, кто-то наложил особое заклятие на твою сферу-оракул, чтобы освободить твою душу для ее истинного назначения, но…

– Нназзад! – настаивал Ларон, уже лучше справлявшийся с новым языком.

Уэнсомер произнесла соответствующее заклинание и сняла венец, поместила его на голову прежнего Ларона-юноши и замерла. Подросток открыл глаза, встряхнул головой, сел на скамье, слегка покачиваясь.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась Уэнсомер.

– Лучше, – он быстро удостоверился, что вместо клыков во рту у него снова обычные зубы. – Лучше, хотя довольно странно. Раньше так не было. Я словно вижу сияние. – Он посмотрел на лучи света, проникавшие сквозь полуприкрытые ставни, на тени на полу башни. – Мне кажется, что прошли считанные минуты, но, насколько понимаю, вся процедура должна была занять больше часа. Что ты делала со мной?

– За этот час, когда тело не принадлежало тебе, рыцарственный Ларон. Я прикасалась к голове, чтобы проверить, осталась ли там душа прежнего обитателя.

Такая возможность никогда не приходила Ларону в голову. Он встал и натянул штаны.

– Ну и как?

Поверь мне, если бы он там оставался, мое этическое чувство не позволило бы мне вернуть тебя назад, в это тощее юное тело, обладающее собственным потенциалом. Тебе повезло. Ты очень точно вошел в ту оболочку, – она указала на труп, чьи раны снова открылись, как только эфирные силы вампира покинули его.

Ларон содрогнулся.

– Этика. Ха! Мне сдается, что твоя этика не помешала бы тебе взять под контроль это тело и считать его своей собственностью!

– Это, молодой человек, касается лишь меня и моей совести.

Ларон натянул тунику, повесил на пояс топор.

– Послушай, спасибо за то, что ты для меня сделала, – он наконец нашел в себе силы поблагодарить ее. – Я верну тебе деньги, потраченные на этот труп. Говоришь, десять паголов? – он потянулся за кошельком.

– Думаю, ты обнаружишь, что их там уже нет.

Ларон нахмурился и оставил кошелек в покое.

– В таком случае, я, наверное, покину тебя, предоставив возможность описать результаты уникального и весьма познавательного эксперимента.

– Только один вопрос. Почему ты решил вернуться в смертную оболочку, к жизни, после того, как обрел свое прежнее состояние? Неужели все дело в тех чувственных удовольствиях, которые ты познал с сестрой Пеллиен или преподавательницей Лавенчи?

Ларон с довольным видом улыбнулся, затем подбросил на ладони заметно полегчавший кошелек.

– И в чем ценность этого для тебя?

У Уэнсомер рот открылся от изумления:

– Ценность? Для меня? И это после всего, что я для тебя сделала?

– Ты многому научилась, причем бесплатно. Ты заплатила за использование трупа, так что я полагаю, ты повысила свое благосостояние паголов на шесть.

– Шесть паголов!

– Не говоря уж об использовании моего тела… э-э-э… скажем так, в сексуальных целях.

– Тела, которое ты временно покинул.

– Ага! Значит, ты действительно это делала!

– Я проводила исследования, больше ничего.

– «Исследования»! Я слышал, как ты называла это «перепихоном», «интимными развлечениями» и даже «творческой телесной деятельностью», но «исследованиями» – никогда!

– Один пагол.

– Один пагол! Благодаря мне ты только что стала первой женщиной в истории, познакомившейся с сексуальными ощущениями с мужской точки зрения – бесплатно! А теперь ты хочешь заполучить мой восхитительный, бесценный, абсолютно оригинальный и новаторский опыт тоже бесплатно?

– Мне совершенно не интересно, что ты там делал с Пеллиен и Лавенчи, я лишь хочу знать, почему ты отказался от шанса вновь стать живым мертвецом. Два пагола.

– Пять.

– Три!

– Четыре, или ты ничего не узнаешь!

– Четыре, если ты добавишь ту стеклянную штуку из Ларментеля, которая показывала фрагмент огненного круга.

– Ее украл Феран. А как насчет оракула короля Жироналя?

– Идет!

Ларон подошел к окну, облокотился на подоконник и выглянул наружу, чтобы посмотреть на город. Облака начинали закрывать солнце, скоро должен был пойти дождь. Диомеда наиболее эффектно выглядела в солнечные дни, в пасмурную погоду она казалась болезненной. Уэнсомер подошла к нему и тоже взглянула из окна, почти прижимаясь к юноше.

– Ну? – нетерпеливо спросила она, подталкивая его бедром.

– Неуверенность.

– Неуверенность? Просто неуверенность?

– Да.

– Почему?

– Когда ты живой мертвец, все совершенно ясно и определенно. Я точно знал, что мог сделать, а чего нет. Я никогда не менялся, я знал, что мои намерения в отношении женщин были честными, потому что я не мог предложить им ничего, кроме честных намерений. О, то тело, что лежит там, позади, оно великолепно, но я точно знаю, что оно останется точно таким и через столетие, а это уже скучно. Бессмертие – это не вечная жизнь, бессмертие – это полная и абсолютная определенность.

– Но засыпать и становиться беспомощным, когда скрывается за горизонтом Мираль, – это повод для неуверенности. Если бы я сняла сферу-оракул с тела и не произнесла нужного заклинания, ты бы на самом деле умер.

– Нет, тут как раз была полная уверенность. В качестве вампира я был ориентирован на самосохранение. Но я не могу сказать, что это приносило мне радость. Неуверенность, неопределенность – это жизнь. Определенность подобна смерти. Став живым, я столкнулся со многими проблемами, мне пришло приспосабливаться, но… Уэнсомер, когда я вновь стал вампиром я вдруг осознал, что никогда рядом со мной не будет стоять кто-то другой, прикасаясь губами к моим губам с такой лаской, которую не подарит самое изощренное заклинание массажа или релаксации, не скажет мне, что я ее отважный и доблестный рыцарь. Когда я был живым мертвецом, люди испытывали ко мне сочувствие и благодарность, но нежность – никогда.