Андрэ Нортон - Ветер в Камне

Что-то переменилось в воздухе. Сюда не долетали запахи кухни, и на одно отчаянное мгновение Юржику почудилось, будто с верхнего этажа на него повеял доброжелательный Ветер. Впрочем, в следующий миг юноша понял, что хотя новые запахи заглушали прежнюю вонь, в них не чувствуется ни аромата живых цветов, ни радости, ни облегчения.

На этом этаже тоже оказалась закрытая дверь, но ступени не кончались и здесь. Лестница, которая вела наверх, была грубее, новее и уже: огромный гобб не сумел бы в неё протиснуться. Однако он и не стал подниматься выше, лишь гулко постучал в дверь, когтистой лапой придерживая Юржика за плечо.

Ни звука не раздалось с другой стороны. Дверь распахнулась, и взгляду предстала занавесь, такая чёрная, как будто там и нет никакой комнаты. Карш, не давая юноше времени на раздумья, швырнул его в практически невидимый проход.

Юноша попал в комнату, полную таких красок и света, какие он уже почти позабыл.

Эразм сидел в причудливом кресле — казалось, оно собрано из изогнутых костей какого-то огромного животного, — утопая в алых бархатных подушках.

Рядом стоял стол, где на подставке дымчатого камня сверкал хрустальный шар, служивший, видимо, каким-то сосудом, поскольку в нём кружился водоворот тьмы и красок. Были здесь и два канделябра. Юржик вздрогнул, когда их заметил.

Эти канделябры предназначались для новогодних свечей, которые можно зажигать только один час в году после специального ритуала. Прежде они лежали в большом сундуке десятого хранителя пастбищ. Но Юржик собственными глазами видел, как гоббы разорвали хранителя на части. В подсвечниках были теперь не лучшие свечи чистейшего воска, а кривоватые, зеленоватые палочки, которые светили ярче, чем те свечи, которые Юржику доводилось видеть в домах стирмирцев.

На другом конце стола лежали пергаментные свитки и стопка книг — старых, в деревянных переплётах с потускневшими металлическими застёжками. Там Юржик увидел несколько знакомых тетрадей — хозяйственные отчёты, которые каждый дан составлял ко Дню урожая. Их всегда писали в двух экземплярах: один хранился вместе с подсвечниками, второй — в дане Фирта.

Юржик уже отвык так долго сосредотачиваться на чём-либо — с появления повелителя у него не было на это ни сил, ни желания. Неужели Эразм ослабил свой контроль? Но зачем?

— Ближе, выйди на свет, — поманил повелитель. И снова юношу жаркой волной окатил стыд. По лицу Эразма нельзя было ничего понять, однако под взглядом этих жёлтых глаз Юржик почувствовал себя так, будто его бросили лицом в грязь.

— Повернись, медленно, — раздался следующий приказ.

Юржик подчинился, пытаясь отвлечься на то, что видел вокруг. Комната была богато убрана, хотя и в приглушённых тонах. Одна полка с разным склянками и запечатанными фиалами, другая — с книгами и свитками. На высоких подставках покоились две жаровни, над которыми клубился дым — видимо, потому-то на этом этаже и пахло совсем иначе. У стены стояла роскошная кровать (раньше она принадлежала Готфли из дана Санзон), накрытая несколькими меховыми покрывалами. Юржик сделал полный круг и снова посмотрел на Эразма, который листал одну из стирмирских тетрадей.

— Ты из дана Фирта?

— Я приёмыш, — покачал головой Юржик.

— Дан принимает детей, только если есть родство, — возразил Эразм. — Где и от кого ты родился и как стал приёмышем?

— Я сын Етты-мельничихи, отцом моим был Ован. В первый мой год разразилась буря, река снесла мельницу и убила почти всех, кто на ней жил. Прабабка матери принадлежала к дану Фирта, а у родни отца было достаточно сыновей. Меня принял дан Фирта.

Наступила тишина. Казалось, Эразм обдумывает что-то, что может иметь большое значение — а может и не иметь.

— Тем не менее, — протянул он, — ты с ними в кровном родстве. Ты хорошо знаешь ту, кого зовут Сулерной?

— Как сестру, — ответил Юржик, потрясённый внезапной переменой темы. — Я хоть и приёмыш, но они решили, что моя кровь — кровь Фирта…

— Кровь? — Маг приподнялся в кресле, слова юноши привлекли его внимание. — Кровь или… магия?

Юржик, ничего не понимая, мотнул головой, но повелитель вновь улыбнулся.

— Может быть, ты и станешь моим помощником.

Юржику достало силы — и мужества — спросить:

— Как Карш?

— Не совсем. Посмотри вокруг, слизняк. Когда-то я был так же глуп и безволен, как и ты. Есть много способов заставить магию служить и много

— Я? — других, чтобы призвать её. Этажом ниже ты увидишь дверь, прикажи — и она откроется. То, что ты там найдёшь, твоё; если тебе достанет ума, то навсегда.

Гобб не дожидался его, чему Юржик очень обрадовался. Спустившись, он остановился перед дверью и произнёс:

— Откройся.

К изумлению юноши, дверь и в самом деле плавно отворилась. Здесь царил свет, удивительно много света, учитывая, что в комнате было единственное узкое окошко.

Юржик сделал пару шагов и посмотрел на мягкий пол, который проминался под ногами. Больше всего это походило на стерню: такое же тускло-жёлтое и густое, хотя на самом деле и не трава.

Дверь позади захлопнулась. Юржик резко повернулся, готовый выскочить наружу, и с удивлением обнаружил две щеколды: одну сверху, другую снизу. Юноша понимал, что попытка запереться может окончиться плохо — вдруг он задвинет щеколды, а отодвинуть не сможет, — однако всё-таки подёргал запоры. Они не поддались, и Юржик нехотя оставил дверь в покое.

Ковёр, так похожий на скошенный луг, устилал весь пол, кроме трёх участков, где стояли треноги для светильников. В углу — низенькая кровать (видимо, прежде она задвигалась под ту роскошную, что теперь стояла в комнате повелителя), рядом — стол со стулом. На столе стояла небольшая лампа, но она казалась перевёрнутой, так что освещала только лежащую под ней книгу. Напротив стола в стене располагалась занавешенная ниша. Юноша опасливо приблизился к ней, но обнаружил лишь место для одежды и узенькую полочку, на которой помещались кувшин и пустой таз.

Из мебели в комнате оставался ещё резной сундук, впрочем, на него Юржик старался не смотреть: стенки и крышка были изукрашены чудовищными резными фигурами, и в неясном свете чудилось, будто они шевелятся, не спуская выпученных глаз с бывшего пастуха.

Замка на сундуке не было. Юржику не хотелось касаться дерева: тщательно отполированное, оно тем не менее выглядело так, словно было изуродовано какой-то жуткой болезнью, каким-то лишаем, какого и в природе нет. Впрочем, крышка открылась довольно легко, и под ней оказалась одежда, которая могла бы принадлежать торговцу из далёких земель — покроем она отличалась и от простых крестьянских нарядов, и от ярких одеяний повелителя.

В комнате не было зеркала. Юржик не видел своей наготы и больше уже не мёрз. Всё же он неохотно принялся вынимать одежду.