Скотт Линч - Обманы Локки Ламоры

— Примерно в полдень он выходит из храма Благих Вод, как делает это в каждый День Покаяния. Если нам посчастливится, с ним будет один человек и две лошади.

— Забавный ритуал, — проворчал Жеан. — Интересно, какого черта он так поступает?

— Выполняет последнюю волю усопшей матери. — Жук воткнул шест в дно и на мгновение застыл, сопротивляясь течению. — Выйдя замуж за старого дона Сальвару, она осталась верна вадранской вере. Поэтому и ее сын раз в неделю приносит дары в вадранский храм, а затем поскорее спешит домой, чтобы никто не заметил… Проклятье, Жеан, я уже наизусть знаю всю это белиберду! Скажи на милость, какого черта я здесь делаю, если вы мне не доверяете? А заодно объясни, почему всю дорогу к рынку эту проклятую баржу толкаю именно я?

— Ха, ты, конечно же, можешь не делать этого. Только сначала возьми у меня три из пяти схваток врукопашную. — Жеан оскалил в ухмылке два ряда кривых щербатых зубов записного драчуна. Его плоское помятое лицо выглядело так, будто форму ему придавал какой-то не слишком искусный кузнец на своей наковальне. — Кроме того, чучело, не забывай, что пока ты новичок в нашем деле. Но тебе посчастливилось иметь наставниками самых авторитетных и требовательных специалистов в этой области. Так что считай выполнение грязной работы частью своего нравственного воспитания.

— Как-то я не замечал, чтобы вы занимались моим нравственным воспитанием.

— Пожалуй. Наверное, это оттого, что мы с Локки и сами не достигли совершенства к своим двадцати пяти годам. А что до повторения плана операции, то не забывай: один-единственный промах — и мы черной завистью будем завидовать этим ублюдкам.

Жеан небрежно махнул рукой в сторону помойных баков, стоящих на побережье канала в ожидании, когда из окон распивочных ударит темная вонючая струя. Обслуживала их команда мелких воришек, содержание которых во Дворце Терпения считалось нецелесообразным. Вместо этого они каждый день встречали рассвет в кожаных накидках, прикованные к помойным бакам. Увы, наслаждаться солнечными лучами им приходилось недолго: большую часть времени они проклинали чистоплотность нескольких тысяч каморрцев, которые спешили поутру опорожнить свои ночные горшки.

— Не беспокойся, Жеан, я не напорчу… — Жук лихорадочно, словно в пустом кошельке, начал копаться в своем сознании в поисках убедительных слов. Ему ужасно хотелось выглядеть таким же спокойным и самоуверенным, как старшие товарищи — знаменитые Благородные Подонки. Увы, в двенадцать лет поступки всегда опережают мысли…

— Я ничего не напорчу, — в конце концов повторил он, так ничего и не придумав. — Слышишь, черт тебя побери? Я ничего не напорчу, клянусь чем хочешь.

— Отлично, парень, — кивнул Жеан. — Рад слышать. Но давай все же повторим еще раз. Поподробнее, пожалуйста: что именно ты не напортишь?

Жук тоскливо вздохнул.

— Я подам сигнал, когда дон Сальвара выйдет из храма Благих Вод. Кроме того, я должен присматривать, чтобы кто-нибудь не появился возле вашей аллеи… особенно городская стража. Если же кто-то все-таки пройдет, я спрыгну с крыши с мечом в руке и на месте срублю их поганые головы.

— Что-что ты сделаешь?!

— Я сказал, что всеми силами постараюсь их отвлечь. Ты что, туговат на ухо, Жеан?

Слева от них проплыла череда высоких добротных домов; мраморные фасады, темные полированные двери, шелковые навесы и прочие свидетельства роскоши и богатства — во всем здесь ощущались большие деньги и власть. Это место полностью оправдывало свое имя — улица Поцелуй-Монетку — ибо здесь издавна селились богатейшие банкиры и финансисты. Они жили по собственным, давно выработанным правилам, уподобляясь в этом Пяти башням — месту добровольного заточения герцога и членов Пяти семейств, откуда те повелевали всем остальным городом.

— Медленно двигайся вдоль берега под мостами, — распорядился Жеан, дожевывая яблоко. — Его милость дожидается там, чтобы подняться на борт.

Двойной мост из Древнего стекла был перекинут через Виа Каморраццу как раз посередине улицы Поцелуй-Монетку. Верхняя, более узкая арка предназначалась для пешеходного движения, нижняя, пошире, использовалась для грузовых перевозок. Для непривычного глаза огромный мост без единого стыка выглядел фантастическим сооружением. Чуждое, неземное стекло, из которого он был построен, сверкало и переливалось в лучах утреннего солнца, словно некий великан взял расплавленный алмаз, изогнул его и перебросил через канал. Справа по борту располагалась Фория — островок, плотно застроенный многоярусными каменными сооружениями с висячими садами. Большие деревянные колеса крутились, вспенивая и перегоняя воду из канала в систему желобов и виадуков, которые сетью оплетали улицы Фории на всех уровнях, будто та же гигантская рука проложила стежки, стягивающие весь остров в нечто единое.

Жук подвел баржу к хлипкому причалу под мостом. Тут же из тени появился человек, спрыгнувший на дощатые мостки. Одет он был, как и Жук с Жеаном, в поношенные кожаные бриджи и грубую полотняную рубаху. Еще один легкий прыжок — и он оказался на борту баржи, которая слегка колыхнулась при его появлении.

— Приветствую вас, мастер Жеан Таннен, и поздравляю со своевременным прибытием!

— В свою очередь примите поздравления по поводу крайне эффектного появления на борту нашего скромного судна, мастер Ламора. — Свое приветствие Жеан подкрепил тем, что отправил в рот остатки яблока — целиком, вместе с хвостиком и сердцевиной — и влажно захрустел ими.

— Опять жрешь всякую дрянь, — скривился Локки. — Кой черт ты это делаешь? Разве тебе не известно, что из семечек этой гадости черные алхимики готовят яд для рыбы?

— Мне повезло — я не рыба, — ухмыльнулся Жеан, глотая пережеванную массу.

К внешности Локки лучше всего подходило слово «средний»: средний рост, среднее телосложение, не светлые и не темные пепельные волосы, подрезанные до линии подбородка, обрамляют лицо, которое нельзя назвать ни слишком красивым, ни чересчур приметным. С виду настоящий теринец, разве что в его коже явно присутствовал бледноватый оливковый оттенок, придавая ей характерную матовость, а вот медного было куда меньше, чем у смуглых Жеана и Жука. При ином освещении или цвете одежды Локки вполне мог сойти и за сильно загорелого вадранца. Лишь яркие серые глаза нарушали общую картину, выдавая в Ламоре человека, отмеченного богами. Поздоровавшись с другом, он уселся у левого борта и непринужденно скрестил ноги.

— Привет, Жук, — улыбнулся он. — Так и знал, что на тебя можно положиться. Ты всегда сжалишься над старшими товарищами и дашь им погреться на солнышке, пока сам паришься с шестом.