Марина Дяченко - У зла нет власти

Меньше всего мне хотелось сейчас очутиться на изнанке.

Туман стоял очень высоко – мне по грудь. Вся комната подернута была изнаночными нитками, но я сразу разглядела главную – красную. Она опутывала Оберона, петлями захлестывала его шею, будто хотела задушить.

Король небрежно взмахнул посохом – туман разошелся, очистив пространство вокруг нас.

– Как долго ты пробыла на изнанке?

– Не помню.

– Час? Больше?

– Больше.

Он осторожно пробежался пальцами по оборванным и целым ниткам, висевшим у меня на груди, – будто я, шутки ради, намотала на себя обрывки цветной пряжи. Кивнул, будто с чем-то соглашаясь.

– Прошу тебя, просто стой здесь и ничего не делай. Положи посох. Не трогай его. Хорошо?

– Да, ваше величество, – я послушно оставила посох в углу.

Он снова кивнул, но не мне, а каким-то своим мыслям. Нащупал красную нитку у себя на шее. Поморщился, будто от боли или досады, и рванул нитку.

Послышался треск.

Оберон дернул еще и еще. Он отрывал от себя нить, как отрывают от древесного ствола лиану-паразита. Нитка извивалась как живая, и цвет ее перетекал от алого – к черному.

Последним сильным рывком Оберон освободился. В руках у него оказалась черная, упругая, даже какая-то блестящая нить.

И вдруг заколебался туман по всей комнате.

За спиной короля, в нескольких шагах, соткалась из бесформенных клубов уже знакомая мне фигура. Дыры вместо глаз, струящееся туманом тело, огромный ухмыляющийся рот; Королева тумана явилась собственной персоной. И ее появление сейчас, когда все, казалось бы, должно закончиться хорошо, показалось мне чудовищной несправедливостью.

Я хотела крикнуть – «Сзади!». Я потянулась за посохом, забыв свое обещание, но Оберон опередил меня.

Секунду назад он стоял к Туманной Бабище спиной, накручивая черную нитку на кулак. А в следующий миг развернулся; черная нитка метнулась через зал, свистнула в полете и захлестнула толстую серую шею Королевы Тумана.

– У зла нет власти, – сказал Оберон странно вибрирующим, металлическим голосом.

Он рванул нить на себя. Королева растеклась туманом, освободилась, тут же собралась снова – в другом углу зала. Оберон хлестнул черной нитью – она ударила, как тяжелый бич.

– У зла нет власти, – он подхватил свой посох левой рукой. – Особенно на моей земле.

Туманная Бабища начала расти, как дрожжевое тесто. Голова ее уперлась в высокий закопченный потолок. Глядя на нее снизу вверх, Оберон снова хлестнул черной ниткой – смоляная плеть вдруг сделалась страшно длинной, вытянулась на весь зал и рассекла туманную фигуру пополам.

Бабища зашипела, две ее половинки слились снова, как два шарика ртути. Она выросла еще, сгорбилась под потолком, а Оберон шел на нее, сжимая плеть в правой руке и посох в левой. Волосы у него на голове поднялись, будто наэлектризованные.

– У зла нет власти!

Королева обрушилась на него всей своей мощью. Это было похоже на горный обвал, только вместо камней на Оберона посыпались плотные туманные глыбы. Они грохотали, как валуны, под их весом трескались каменные плиты. Я схватила свой посох, забыв о приказании.

– У зла нет власти! – Мой собственный голос прозвучал тонким хрипловатым эхом свирепого королевского рыка.

Откуда только силы взялись. Удар молнии вырвался из красно-зеленого навершия и расплющил туманное лицо Королевы, оно рассыпалось туманом и тут же возникло снова – прямо надо мной. На меня пахнуло затхлой влагой – и старым страхом. Эта бабища уже побеждала меня когда-то, она издевалась надо мной, она почти одолела меня…

Королева протянула холодные липкие руки, и сразу же одеревенело, сжалось мое горло. Туманная Бабища больше не играла в кошки-мышки – она торопливо душила меня. Я рванулась – бесполезно, я уже ни рук, ни ног не чуяла; вывалился посох, грохнулся на плиты, я поняла, что сейчас провалюсь в темноту…

Туман, из которого состояло ее грузное тело, был не очень плотный – сквозь искры, летающие перед глазами, я увидела, как Оберон выныривает из серого марева, как взмахивает бичом. Черная нитка захватила толстую шею – это было последнее, что я видела. Через минуту, наверное, пришла в себя, стоя на четвереньках, кашляя и хватая воздух ртом. В противоположном углу колыхалась, будто студень, Туманная Бабища, а Оберон наступал на нее, бил и бил черной плетью, пока Королева вдруг не опала, будто карточный домик.

Прошелся вихрь по всему залу, разгорелся огонь в печи, исчез туман из самых дальних углов. Только нитки, висящие там и сям, напоминали, что мы еще на изнанке.

– Не удержалась? – сухо спросил Оберон.

Я молчала.

– Извини. – Он поднял меня с пола, поставил на скамейку, как ребенка. – Все имеет две стороны. Согласна?

Белый луч на горизонте. Факелы кочевников. Падающий Гарольд…

Я вздрогнула и проснулась.

Я лежала на широкой скамейке, на шкуре бебрика, укрытая чьим-то добротным плащом. Комната показалась незнакомой, но сквозь закрытые ставни пробивался дневной свет. Что случилось, который час?! Я помнила, как мы с королем вышли с изнанки, и еще несколько минут после этого – горел огонь в камине… Я только на минуточку закрыла глаза!

Пробился из-за толстых стен неприятный надсадный звук. Что это? Рога Саранчи?! Да ведь это они меня и разбудили!

Я торопливо слезла со скамейки. На полу стояли рядышком мои кроссовки – и мои же кожаные сапоги; где они их отыскали?! Лежал, аккуратно сложенный, головной платок мага дороги – черный с серебром…

Я не верила, что все это происходит на самом деле.

Снаружи било солнце. От каждого окна падали треугольники света, плиты пола под ними горели, так что глазам было больно. Казалось, замок освещают снаружи миллионом огромных прожекторов. Я выбежала во двор: за стенами рокотало будто море. Сквозь этот рокот слышались редкие, беспорядочные удары о камень – дождь?!

– Лена!

Они стояли в тени большого шатра – Гарольд, принц Александр, Уйма, стражники. Всего человек десять – маленькая группка людей посреди большого двора.

– Не ходи наверх! Там стреляют…

Я поняла, что за звук меня удивил. Это поклевывали камень наконечники стрел – Саранча на всякий случай обстреливала пустые стены.

– А где…

Я замолчала. Мне вдруг представилось, что все вчерашнее было сном: Оберона нет. Он не возвращался. У меня потемнело в глазах посреди залитого солнцем двора – и вдруг я увидела Фиалка, скромно стоящего у бочки с водой.

Он был такой белый, что в нем отражались голубое небо, красноватые плитки двора и солнечные блики. Он стоял, свернув крылья так, что они были почти незаметны, и косил на меня глазом – безумным и веселым. На его длинных губах блестели капельки воды.