Шавина Виктория - Научи меня летать

- Когда же ты простишь мне бас? - вздохнув, спросил Хин.

- Вот уж не знаю, - легкомысленно откликнулся Сил'ан, объезжая его кругом. - Подумываю, наконец, вручить тебе подарок Лие - оружие моего народа.

- И с удовольствием извалять меня в пыли во время обучения, - подсказал юноша.

- Верно мыслишь, - улыбчиво прищурилось изящное существо. - Разрешаю отказаться.

Хин не стал шутить в ответ:

- Давно хотел тебя попросить, - начал он серьёзно. - Через месяц мне исполнится девятнадцать, для летней эта цифра имеет сакральный смысл. Близнецы устроили традиционное празднование, что-то вроде турнира, и весь день доказывали свою доблесть.

Он умолк, размышляя. Келеф прекратил кружить, ехал рядом, но смотрел вперёд.

- Ритуал предписывает посвятить праздник самому важному, - наконец, сказал юноша.

- Но ты не веришь в ритуал, - напомнил Сил'ан. - Так что делай то, чего от тебя ждут.

- Я хочу поступить иначе, - признался Хин. - Если сейчас я повторю за Лараном, Лодаком и всеми, кто был до них, мне придётся повторять и дальше. А что потом? До конца моих дней прятать себя, притворяясь летнем?

Келеф наклонил голову.

- Надо же, - тихо сказал он. - Какие знакомые вопросы.

- Ты задавал их себе?

- Важно другое: как я на них ответил. Ты обратился не к тому Сил'ан.

Хин сотворил жест отрицания:

- В одиночку поступить иначе - самоубийство, но, если ты поможешь, у двоих всё получится. И пусть сколько угодно считают меня чудаком и глупцом.

Динозавр юноши ускорил шаг, потом развернулся и загородил дорогу. Юный Одезри, не страшась огромной хищной пасти чужого ящера, обдавшей его тёплым и влажным, кислым дыханием, повернулся в седле и прямо взглянул в лицо всадника.

- Помоги мне, Келеф, - попросил он искренне. - Я знаю, что никто не помог тебе. И знаю, ты думаешь, что если я смогу выстоять против давления летней, то стану сильнее, выиграв там, где не одержал победу ты. Это не так. Я не хочу бороться за превосходство, мне порою не по себе оттого, что я не могу выразить свою благодарность - тебе от меня ничего не нужно. Не знаю, может, как ты сказал, тенор и вьётся вокруг, но в нём столько гибкости и силы - неподвластной мне, что без его поддержки могучая с виду опора баса рухнет. Я всё ещё не умею жить сам. Так кто из нас сильнее? Сколько бы немыслимых деяний я ни совершил, ответ останется тем же.

Сил'ан, наконец, посмотрел на него из под ресниц.

- Келеф - не моё настоящее имя, - он помолчал, затем насмешливо прищурился и добавил. - Только не жди, что гости придут в восторг, попав на концерт вместо гулянки и турнира.

- Не поймут. Слишком сложно, - как заведённый отвечал уан на все предложения Хина.

- Хорошо, - сдался юноша. - Тогда ты скажи, что нам играть.

- Сразу бы так и спросил, - довольно прищурился Сил'ан. - Таких скрижалей у нас нет, поэтому я записал ноты по памяти.

Он щёлкнул пальцами, и в залу, ступая медленно и торжественно, вошли черви с пухлыми стопками пергаментных листов в лапах.

- Всего четыре произведения. В первом отделении [33] "Испанская народная сюита" М.де Фалья и "Итальянская сюита" И.Стравинский. поразим их виртуозной скрипичной музыкой под твой аккомпанемент на рояле.

- Рояле? - вздохнул юноша.

- На клавесине будешь играть для себя. Я знаю своих соседей. Если на этих людей что и произведёт впечатление, так форте, поэтому не стесняйся утрировать. А вот второе отделение [34] Соната номер 2 для виолончели и фортепиано фа мажор, соч. 99. И.Брамс. Adagio и Allegro для виолончели и фортепиано ля-бемоль мажор, соч. 70. Р.Шуман. некоторых гостей, пожалуй, усыпит.

- Тогда зачем?

- Оставит роскошное послевкусие. Всё-таки дуэт фортепиано и виолончели. Представь её тягучий звук и свободную стихию в голосе рояля. Те, кто не уснут, будут сидеть, ничего не понимая, но раскрыв рот - словно в утлой лодке посреди шторма.

Уан выхватил из лап червя одну стопку нот, разложил их на крышке рояля.

- Я наиграю и расскажу, а ты запоминай, - поманил он. - В первой пьесе сюиты - темпераментное исполнение, как огневая подготовка перед боем или, не знаю, подбери свои ассоциации, но мы должны сразить их, ошеломить. Во второй "Колыбельной" - вспомни образ тенора или парящую в воздухе тонкую, прозрачную шаль. Третья "Песня" - лёгкая, танцевальная, шутливая вначале, а после напоминает волнение Океана у скалистых берегов. Я вижу одинокий маяк, слышу голоса птиц. "Поло" - у тебя форте, и покажи его как следует! Расскажи мне о тревоге, погоне, а я отвечу пением скрипки о горячей страсти к жизни. Здесь мы вместе - безудержная стихия. И следом "Астуриана": блики света Лирии на воде - у тебя. У меня - раздумья, тайны ночи и грусть. Мы приведём их в волшебную страну светлячков. "Хота" - лёгкий слепой дождик, не такой как гроза. Светит Солнце, с небес падают редкие капли - им приятно подставить губы и ладони. Праздник. Широкая, раздольная мелодия, напоминающая танцующую полную женщину. А ещё поле, ветер перебирает спелые колосья. Многообразие жизни, брызжущее красками, образами, эмоциями. Юный герой, мы расскажем им о счастье, которое они никогда не испытают, об образах, которые никогда не увидят.

Надани казалось, что она живёт уже вечность. Женщина старалась спать как можно дольше, но каждый раз в окно заглядывал рассвет, а за ним с шумом и голосами людей вваливался новый, непрошенный день. И нужно было снова выдумывать себе занятия, лишь бы не выть и не рыдать, не сходить с ума от тоски, хранить последнее, что осталось - достоинство.

Тадонг часто пил, а пьяный делался разговорчивым. Тогда он и Надани подолгу обсуждали уана: и его неприличное поведение, и возмутительные для мужчины наклонности. Они смеялись над его манерой одеваться и говорить, исполнялись презрения к летням, пресмыкавшимся перед правителем, десяток раз пересказывали друг другу давние слухи, и, хотя каждый помнил их наизусть, не могли остановиться - говорили и говорили, заранее зная, что скажет и ответит другой.

Гебье держался в стороне, лишь изредка тускло и печально, словно сам не верил в силу своих слов, пытался образумить женщину. Потом, отчаявшись, стал проводить всё время в комнате на третьем этаже за чтением свитков.

Надани с нетерпением ожидала праздник. За полгода до него она убедила себя, что этот день изменит её жизнь, и с тех пор каждую ночь, засыпая, представляла великолепие турнира, блеск высшего света. Не как жалкая просительница, но как равная среди равных она будет наслаждаться мастерством поединков, есть, пить и веселиться в окружении лучших из людей Лета. А, значит, и сама, скинув, точно змея, старую шкуру, разом обратится в нового, достойного восхищения и почестей человека.

Женщина так увлеклась фантазиями, что лишь накануне торжественного события, когда служанки принесли громоздкие наряды в комнату, с ужасом заметила, как поношены и убоги её платья. "Хин работал в Онни, - с горечью думала она, удерживая слёзы досады, - о себе-то он позаботился: и об одежде, и о духах, а о матери даже не вспомнил".