Андрей Ерпылев - Город каменных демонов

«Единственный защитник Восточной Пруссии, сражающийся за нее… — проплыла в мозгу ленивая мысль. — Слабый, но бесстрашный. Немецкий мотылек против русской папиросы. Сюжет для патриотической пьесы… Почти стихи…»

Внизу, на площади, горели костры, окруженные греющимися казаками, но обычных смеха и прибауток слышно не было. Даже протяжных песен, полных вековой печали, в которой русский народ так же не знает удержу, как и в бесшабашном веселье, не доносилось с улицы. Похоже, что подчиненные испытывали то же чувство, что и командир. Черной угрюмой тенью вырисовывался на фоне костров памятник.

Докурив, Алексей собрался было затушить окурок о подоконник, но рука остановилась на полпути, и полуобгоревшая бумажная гильза нашла последнее пристанище в бронзовой пепельнице на столе.

«Не можем же мы, в конце концов, во всем оставаться «русскими варварами»».

Офицер снял с телефонного аппарата трубку и поднес к уху. Молчит…

Естественно, что немцы, эвакуировавшиеся из города, успели перерезать телефонные провода, а как доложил прискакавший от Лапнина казак — и вывести из строя телеграфные аппараты на почтамте и железнодорожной станции. Не так чтобы потом было невозможно починить, но надежно. Как всегда. Пресловутые немецкие аккуратность и педантизм.

Махнув рукой на всякий интеллигентский вздор, норовящий подточить боевой дух русского офицера, Груднев снова улегся на диван, укрылся с головой шинелью и упрямо сжал веки, твердо намеренный этой ночью урвать хотя бы несколько часов сна. И Морфей, испуганный решимостью своего подопечного, все-таки подступил к изголовью…

— А вот я еще слыхал, — напряженным шепотом продолжал свою бесконечную историю урядник Седых, — что был такой город, в котором никто не жил, окромя нечисти…

— Да ну! — выдохнул с полуоткрытым ртом зеленый еще казачок Кропотов, круглыми глазами уставившись на рассказчика. — Нешто бывает такое?

— Никшни, Васютка! — одернул парня седоусый урядник Саблин. — Дай послушать, что человек гуторит.

— Может быть, и не бывает… — Седых степенно открыл свой самодельный портсигар с «фабричными» (он любил пофорсить перед товарищами) и прикурил папироску от головешки. — Но люди бают, что было такое…

— И главное, вот какое дело, — продолжил он, затянувшись ароматным дымком. — Днем это был город как город: жители, купцы, городовые… Даже градоначальник был свой. Все честь честью. Но вот ночью…

— А в какой губернии это было? — снова не утерпел юный казак.

— Молчи ты, растрафа! — отвесил звонкий подзатыльник непоседе Саблин. — Не будешь слушать — в караул у меня пойдешь без всякой очереди! Давай, Петрович, продолжай, не томи…

— А Бог его знает, в какой губернии, — продолжил урядник. — Может, даже и не в губернии, а, скажем, за границей. В Хвранции, к примеру, або в Гишпании… Да хотя бы здесь, в Германии! Не в этом суть, а в том, что днем все горожане были люди как люди, а ночью…

— А что ночью? — на этот раз не выдержал урядник Зыков, которому уже никаким подзатыльником рот не заткнешь, — сам кого хочешь свернет в бараний рог.

— В том-то и дело. Ночью все там нечистью оборачивались. Купцы — упырями, горожане — домовыми, лешими да бесами всякими… А самым главным у них был градоначальник. Он вообще каким-то чудовищем становился. Зубищи — во! — отмерял пальцами добрый вершок урядник. — Когти — во! А глаза…

— Так не было же у него глаз, — тонко улыбнулся вольноопределяющийся Сивцов, приданный команде Груднева в качестве телефониста, но волей обстоятельств оставшийся без работы.

Молодой, интеллигентного вида человек, казавшийся голубем, случайно залетевшим в стаю галок, сидел несколько поодаль от костра и кутался в шинель, спасаясь от ночной сырости. У него были слабые легкие, что он удачно скрыл на комиссии. Телефонист пытался читать при свете яркой луны какую-то книжку.

— Как не было? — опешил Седых.

— Да ведь он все время повторял: «Поднимите мне веки!»

— Ну, это… — смешался казак, несколько робевший перед ученым парнем, невесть как затесавшимся в отчаянную казачью ватагу, как ни крути, ученьем не слишком обремененную. — Может…

— Смотрите! — отчаянно завопил Васютка, указывая дрожащим пальцем через костер, куда-то за спины сидевших и вверх.

Казаки тут же похватали оружие и принялись озираться, а глядя на переполох, завозились и у остальных костров. Но ничего не происходило, и все, переругиваясь и позвякивая металлом, принялись рассаживаться на нагретые места.

— Чего тебе там приблазнилось? — напустился на оробевшего парня Саблин. — Вон сколько людей переполошил, орясина!

— Да он голову наклонил и нахмурился… — слабо оправдывался казак.

— Кто нахмурился?

— Памятник… Слова Васютки были встречены дружным хохотом.

— Ну ты учудил! — вытирая слезы, обильно выступившие на глазах от смеха, заявил Зыков. — Памятник у него наклонился. Ты ж, паря, спишь на ходу! Иди прикорни лучше.

— Пусть лучше топает Гайдукова сменить, — кипел Саблин, в суматохе уронивший в костер только что любовно свернутую «козью ножку». — Чтобы дурь всякая в башку не лезла.

— Ничего удивительного, — вступился за опростоволосившегося казачка вольноопределяющийся Сивцов. — В отсветах костра почудится и не такое. Опять же, столько времени в седле, усталость…

— Правду гуторит человек, — заступились за товарища казаки. — Самому, небось, в его годы, да по первому делу, не такое чудилось. Пусть дрыхнет идет. Не журись, малец!..

Алексей распахнул глаза и, лежа в темноте, попытался понять, был ли донесшийся с улицы винтовочный выстрел порождением сна или реальностью. Усиливающийся под окном шум доказывал второе, но больше никто не стрелял.

«Что там случилось? — сел на диване подъесаул, торопливо застегивая воротник и хватая со стула портупею. — Случайно кто-то нажал на курок или что-нибудь серьезное…»

На площади никто не спал. И, судя по тому, что многие были без шинелей, их тоже разбудил выстрел.

— Что произошло?

Вахмистр Саблин и урядник Зыков держали за плечи трясущегося молодого казака, а вольноопределяющийся Сивцов сжимал в руках карабин, видимо, у того отобранный.

«Василий Кропотов, предвоенный призыв…» — автоматически отметил Груднев.

— Да вот, вашбродь, почудилось парнишке спросонья невесть что… Взял да пальнул в болвана этого каменного. Хорошо хоть, самого рикошетом не зашибло…

— Отпустите его, — распорядился офицер. — Что тебе привиделось, Кропотов?

— Памятник… ожил… — едва смог выдавить казачок.

— Не слушайте вы его — городит невесть что! — снова встрял Саблин, боясь, кабы командир не посчитал чокнутым его подопечного, земляка к тому же. — Спросонья почудилось…