Юлия Набокова - Vip значит Вампир

Раскрыв книгу, я отыскала оглавление - "Вампирская летопись". Издание было выпущено в 1921 году и насчитывало всего 200 экземпляров тиража. В оглавлении значились легенды о последнем правителе вампиров и Серебряных Слезах, о которых я уже знала от Глеба, сказания о Владе Цепеше, послужившим прототипом Дракулы, и других вампирах, имена которых мне ничего не говорили. Вторая часть включала общие сведения о вампирах, в частности меня заинтересовала главка об отношениях между новообращенным вампиром и его создателем-донором. Мне даже не пришлось долго искать нужную страницу - книга сама распалась на две части, как будто ее долго держали раскрытой на этом месте.

Покосившись на дверной проем и прислушавшись, я поняла, что явление Глеба в ближайшие минут пять мне не светит, и лениво пробежала глазами строчки. Читать совершенно не хотелось, я уже представляла на вкус влажную, с цитрусовым ароматом геля для душа, кожу Глеба, и сетовала, что он заставляет меня ждать так долго.

"Между новичком и донором устанавливается особая связь, которую следует принимать во внимание", - вскользь прочитала я первую строчку, тогда как перед глазами стояли полураскрытые губы Глеба.

Глеб потрясающе целуется… Еще бы - с его-то полувековой практикой. И дыхание у него всегда свежее и пьянящее, как морской воздух после душного, дымного мегаполиса. Я машинально облизнула губы и вытащила шпильки из волос, которые закалывала на время банных процедур. Напитавшись влажным паром, они закрученными кольцами упали на плечи, и я представила, как Глеб запускает в них пальцы, откидывает завитки с шеи и нежно касается губами пульсирующей жилки за ухом…

"При смешивании с чужой кровью, происходят существенные изменения как на телесном, так и на эмоциональном уровне".

Нет ничего более возбуждающего, чем поцелуй вампира в шею. Это все равно, что прыгнуть с парашютом или заглянуть на дно пропасти. Никогда не знаешь наверняка, сможешь ли уцелеть: коснешься ли снова ногами земли или бездна поглотит тебя. Я гнала от себя прочь мысли о том, чью кровь пил Глеб, когда ему надоедала донорская, но каждый раз, чувствуя его дыхание на своей шее, трепетала, как девственница в брачную ночь.

"Обмен кровью оказывает влияние на обоих партнеров, однако старая кровь обладает воздействием более существенным, нежели молодая".

Глеб умеет целовать нежно и страстно, умеет подчинять себе и растворяться в другом. В его руках я становлюсь дикой, как тигрица, и нежной, как кошка. Его пальцы касаются меня ласково и умело, ложатся на кожу, как пальцы музыканта на клавиши рояля, и извлекают из меня мелодию вздохов, стонов и всхлипов, всякий раз - страстную и неповторимую…

"Вместе с кровью вампира новообращенному передается часть его характера. Чем древнее вампир, тем сильнее может быть влияние".

Подобно дирижеру, он направляет эту мелодию и изменяет на свой лад: бережно ловит эти вздохи своими губами, какие-то гасит, какие-то заставляет зазвучать в полную силу. Порой мне кажется, что я уже не я, и только мое отражение в его сверкающих, как звезды, глазах не дает мне забыться окончательно.

"Сила воздействия и степень изменений личности зависит и от силы характера новичка. Подверженные влиянию люди могут стать зеркальным отражением донора".

Его движения подобны морской волне - накатывают, ласкают, взрываются брызгами на коже, укутывают невесомым кружевом. Только в отличие от воды, они не освежают, а бросают в жар. Тот, кто утверждает, что у вампиров ледяные пальцы, никогда не был в объятиях влюбленного вампира. Их страсть обжигает, как тропическое солнце, и растекается теплом по коже, как нагревшееся масло для загара.

"В том случае, если донором выступил вампир с низкими моральными качествами и пагубными пристрастиями, новичка следует взять на контроль, оградить от влияния наставника и предпринять все необходимые меры для обеспечения безопасности окружающих".

И от этого обжигающего солнца с глаз срываются слезы, а тело выгибается дугой и перестает подчиняться… А потом на потолке обычной квартиры вспыхивают настоящие звезды - яркие и ослепительные, как бриллианты. Ни с кем до Глеба я не видела таких звезд, никто раньше не вызывал во мне таких сильных чувств…

"В случае угрозы жизни окружающих, вследствие приобретенных пороков от донора и неумения совладать с ними, новичок подлежит немедленному уничтожению".

У меня внезапно задрожали руки, и я с криком отшвырнула книгу, как мерзкого паука. Смысл написанного наконец-то дошел до моего размягченного водными процедурами и эротическими мечтаниями разума. Память услужливо выудила из своих закромов подслушанный разговор Глеба в моей ванной, его недоговоренности и странные взгляды. А книга, зачитанная до дыр на этой главе, дала ключ ко всем этим загадкам.

Глеб был чертовым контролером, а я - потенциально опасным объектом, который подлежит уничтожению в случае угрозы для окружающих. То, что я принимала за любовь, было лишь легендой. Легендой, позволявшей Глебу быть рядом и контролировать меня.

Правда обрушилась на меня, как гильотина, отсекла у моей любви крылья, сорвала розовые очки, скрутила сердце зубной болью. Все это время мне казалось, что я купалась в море любви, а сейчас оказалась в центре цунами, которое безжалостно крушило все то, что мне дорого. Смывало с небес ослепительные алмазы звезд, разносило в щепки стоящую на берегу хижину - тот самый рай в шалаше, который я создала в своей душе, страшным ревом стихии заглушало нежный шепот признаний, ледяной волной смывало тепло прикосновений Глеба…

Так больно мне не было даже тогда, когда я нашла записку-предсказание и решила, что Глеб со мной, чтобы охранять меня от убийцы. А ведь как испугался тогда он, когда я сказала, что знаю! Он ведь подумал, что мне стало известно о контроле. А я еще понять не могла, что же с ним творится и почему он словно расслабился, когда я показала ему записку. Глеб думал, что я разоблачила его, тогда как обвинения, которые я ему предъявила, были совсем иного рода. Тогда он получил отсрочку. Теперь я знаю всю правду.

Ложь. Все ложь.

Игра.

Притворство.

Спектакль.

Маскарад, в котором мне отведена роль глупой Коломбины.

От полотенца, запахнутого на груди, сделалось тяжело дышать. Я с ожесточением сорвала его и вцепилась в юбку и джемпер, как в спасательный круг. Через минуту я уже была одетой и почувствовала себя не такой уязвимой, как раньше.

Кровь шумела в голове Ниагарским водопадом, я даже и не заметила, как в ванной перестала течь вода, только почувствовала взгляд - тревожный, напряженный, недоумевающий. Обернулась - Глеб замер в проеме двери. Прекрасный, как античная статуя; чужой, как двойной агент в стане врага; желанный, как Монтекки для Капулетти; далекий, как голливудский идол на красной ковровой дорожке. И такой же неотразимый, подлец! Волосы вьются влажными кольцами; губы цветут алым маком; на груди, по-юношески гладкой, сверкают бриллианты капель. Фисташковое полотенце обернуто вокруг бедер; на идеальном прессе выделяется каждый кубик. Напрягся, милый. Понял. Почуял.