Игорь Мерцалов - Я, Чудо-юдо

– Как же так быстро? – изумился Платон. – И никто слова поперек не скажет?

– В Новгороде сказали бы, – вздохнул Гривна. – Там купечество друг за дружку крепко держится. А на Сареме, говорил же, новоселец я. Да и ладно бы, но хрыч – это я его по-дочкиному так прозываю – он не просто хрыч, он Никита Истомин, человек большой. Ставленник это царев, за податной казною доглядчик. У него под началом холопей с полсотни, и остров он в ежовых рукавицах держит. Бесчинно не лютует, так за то ему мелкие шалости и прощаются. Слыхал я, что судили да рядили одно время купцы саремские: не скатать ли пулю, дабы царь-батюшка отозвал Истомина, а потом решили, что знакомый черт незнакомого-то лучше. В общем, нет у меня сил супротив Никиты Истомина.

– Но ты ведь живой!

– Да что с того? Дома-то я переворот учинил, жену вразумил, да сговор свадебный уж состоялся. Тут хоть владыке в ноги падай, ничего не попишешь: ради меня Истомина обижать никто не станет.

– И что же ты от меня-то хочешь? – спросил я.

– Приюти, Чудо-юдо, мою дочку на время короткое, покуда я дела не улажу.

У меня челюсть отвисла.

– Пускай поживет у тебя на острове. Вы, люди-нелюди, добрые, честные, не обидите мою кровиночку. В тягость она вам не станет, а уж я, один-то, на Сареме выкручусь. Пожалейте душу девичью: ведь убивается, чахнет на глазах, себя корит, что суеверие в сердце пустила, родного отца предала, покойным сочла по навету глупому…

– Ну ты, батя, даешь, – проговорил кот.

– И мне поспособствуйте, посочувствуйте сердцу отцовскому. Что я сделать могу, зная: в любой час нагрянут холопья истоминские и умыкнут Настасьюшку… Помогите!

– Ну раз пошла такая пьянка… – Я оглянулся на своих. – Что скажете, ребята?

– Ты тут главный, Чудо-юдо, – ответил за всех Баюн. – Тебе и решать.

И я решил.

Хм, опять вот подумалось: нет, не следует мне записки о своих приключениях издавать. Широкий читатель меня не поймет. Он, широкий читатель, не в обиду ему будь сказано, к другому привык. Ведь герои фэнтези – неважно, с юморком или без – обычно как себя ведут по отношению к слабому полу? Вот-вот, в лишних словах нет нужды, все сразу вспомнили. Герои фэнтези женщин любят во всех смыслах безудержно. Именно так эту фразу и надо прописать, без знаков препинания, чтобы уж действительно «во всех смыслах» получалось.

Любой из них на моем месте уже обзавелся бы гаремом, или иным каким способом прославился бы на всех морях, как великий символ мужескости, оправдывая свои исключительно аморальные действия рекомендациями Черномора.

Причем, хотя герои хором заверяют, что рассказывают о себе правду и ничего кроме, навряд ли широкий читатель так уж верит в их донжуанское бахвальство. Просто это уже стало обязательным условием жанра. Ну это как в голливудских фильмах – никого не удивляет, что полицейские автомобили – самые легковоспламеняемые автомобили в мире.

И даже затешись среди оравы похотливых болтунов высоконравственный герой, заточение на острове не помешало бы ему влюбиться искренне и на всю жизнь. И любовь дала бы ему силы вырваться из магического плена, свергнуть царство тьмы и совершить прочие подвиги, необходимые для того, чтобы со спокойной душой подойти к избраннице и наконец-то услышать вожделенное «да».

А я? Имея все мотивы к активной охоте на девушек, включая ту же рекомендацию Черномора, более чем за полгода так и не шевельнулся в заданном направлении. А ведь в человеческой жизни никогда не упускал случая завести приятное знакомство. И кто после этого поверит, что я не мог даже вообразить, чтобы на острове поселилась девушка? Никто не поверит.

Я и сам себе верю с трудом…

Однако же вот – ни искать не надо, ни Черномора ждать, взбудораженный купец сам предлагает доставить дочку, а я не только не рад, но даже хмурюсь, размышляя над тем, как странно сплелись в душе Семена Гривны отцовская любовь и деловой азарт.

Ради бизнеса православный русич готов отправить дочь на колдовской остров и оставить ее в компании четырех незнакомых мужчин! Каково?

Правда, ему самому эти мужчины более-менее знакомы, и он помнит, что из них один – чудовище, другой – кот, третий – набожный ремесленник и только четвертый, немецкий рыцарь, мог бы вызвать опасения, если бы не трое других.

А с другой стороны – купец ведь только ради дочери и старается, это очевидно. Да, он любит бизнес, любит адреналин, любит приключения тела и ума, но он бы не любил это все, если бы не любил дочь.

По крайней мере, так мне показалось, когда Семен Гривна, заручившись моим согласием, схватился за кольцо.

– Сейчас приведу, то есть пришлю, она тут недалече, в кладовой прячется.

– От кого? – спросил я, но купец уже исчез.

Мы расселись по лавкам и в полном молчании стали ждать. Только мне не сиделось.

– Перепугается же девка, – пробормотал я и потянул из-за пояса шапку-невидимку. С некоторых пор, кроме магических цацек, я для удобства стал носить широкий пояс – затыкал за него свой ушастый малахай, иногда еще топорик, подвешивал флягу с водой.

– Да Семен, поди, предупредил дочку, – возразил Баюн. – Оставайся как есть.

Я осмотрел себя и вздохнул:

– Как есть нельзя. Надо чем-то обмотаться, – действительно, прежде, в сугубо мужском обществе, проблем не возникало, но теперь… – Платон, есть у нас под рукой хоть холстина какая-то?

Новгородец почесал затылок, но тут подал голос Рудя, который ни с того ни с сего взялся расчесывать волосы моим гребешком:

– Попроси у сундука. Или лучше вместе пойдем, я давно собирался одеться поприличнее.

Ну насчет «давно» он загнул. Кишащее насекомыми рванье, в котором он прибыл из готтенбургской темницы, мы, разумеется, сразу спалили в печи, а взамен выдали простые штаны и рубаху – оба сундука, я говорил, производили только славянские модели. Одежда простая, удобная, и все еще чистая, ибо с тех пор еще и суток не прошло…

– Пойдем, – сказал я, невольно оглядываясь на пока что пустую середину горницы.

– Надо бы самобранку принесть, поди уж просохла, – встал и Платон.

– Идите, идите, – усмехнулся чему-то Баюн. – Если что, сам встречу.

Многие говорят: «имидж, имидж»… Ерунда это все. Имидж – всего лишь игрушка, которой тешится инфантильное сознание пленника европейской цивилизации. Изменить нутряную сущность свою можно, только изменив обстоятельства.

Я вот давеча рассуждал, что такое во мне переменилось. Да, механизма раскрыть не смогу – не психолог. Но в общих чертах понятно: невозможно оставаться прежним человеком, когда ты весишь не свои шестьдесят пять кэгэ, а полтора центнера с гаком. Когда у тебя нет никакой возможности отключить мозги, упав после работы в компьютерную игру или слушая попсу в «микрушке». Когда наконец приходится вести себя как чудовищу, запугивая случайных гостей острова, а по вечерам, слушая песни Баюна, нечувствительно когтить блох в собственной шку…