Игорь Мерцалов - Я, Чудо-юдо

– О злой дух, избегающий взора правоверного, ты сам, бессильный против мощи нашей, пришел ко мне, и тебе бы следовало первому отверзнуть уста для покаянной речи!

– Кто к кому приперся – об этом мы еще поговорим, – пообещал я. – Прямо скажи: что тебе надо?

– Отдай то, что по праву принадлежит нам! – потребовал Сауд-мирза.

Я не успел возмутиться, потому что вдруг подумал: а ну как Заллус и впрямь утащил у турок что-то ценное? Плохо, если так, потому в этом случае я не буду чувствовать за собой морального превосходства…

– Это ты про что говоришь?

– Не про что, а про кого! Ты сам знаешь, что я говорю о храбром воине османского престола, чье имя, Ахмед-паша, вселяет ужас в сердца врагов!

– Чего-чего? – опешил я.

– Ахмед-паша, – внятно повторил Сауд. – Храбрый воин османского престола, чье имя…

– Да нет, я расслышал. Ты скажи, с чего ты взял, что он у меня? На острове нет никакого, даже близко похожего на Ахмеда, и тем более на пашу!

– О лживый дух нечестивой земли, не знающей поступи верных сынов пророка! Как смеешь ты лгать в лицо мне, Сауду-мирзе, который проплыл четыре моря в поисках благородного Амхеда-паши?

– Да хоть двадцать четыре, говорят тебе, нет здесь Ахмеда и не было никогда! – Стоп, а если был? Сам-то я не местный, мало ли? – С чего ты взял, что он у меня?

– Как смеешь подвергать слова мои сомнению ты, презренный дух…

– Кончай хамить, дядя! Я щас поднимусь на борт – тогда посмотрим, кто тут презренный! – продолжал грубить я. – Ты вообще способен ответить на прямой вопрос?

Сауд-мирза проглотил гнев: не знающие русского языка подчиненные должны были свято верить, что верх в переговорах остается за ним.

– Все знают, что отважный покоритель морей Ахмед-паша соизволил лично отправиться на колдовской остров Кизил, дабы развеять злые чары его и вызволить из застенков шайтана прекрасную Гедже-кызы…

– На какой остров?

– …которую тридцать лет назад похитили… э-э, остров-Кизил!

– А что означает это название?

– Ну… – Сауд-мирза пошевелил губами: сбитый с мысли, он не сразу вспомнил нужное слово. – Это означает «Красный»… – Тут он замер, осененный новой мыслью, и с обезоруживающей непосредственностью уточнил: – А это что, другой остров?

Лодка уже давно покачивалась в трех шагах от галеры. Бросив истыканный стрелами щит на дно, я одним прыжком очутился на борту, растолкав бросившихся врассыпную турков, и приподнял Сауда-мирзу, ухватив за грудки:

– Осел! Это – остров Радуги!

Зависнув в воздухе, Сауд, надо отдать ему должное, не потерял самообладания:

– Какой такой Радуги? Нет над островом никакой такой радуги!

– А что на нем красного? – взревел я и развернул мирзу лицом к острову. – Присмотрись, Соколиный глаз, и скажи мне: что на моем острове такого красного?

– А, мнэ, это поэтическое определение! – упрямился мирза. – Метафора…

– Да ты что? – фальшиво изумился я. – А на чем же она основана?

Сауд не нашелся с ответом и потупил взор. Однако едва я поставил его на палубу, экипаж стал скапливаться вокруг, сжимая рукояти пока не обнаженных ятаганов, и Сауд, почувствовав народную поддержку, снова встал в позу:

– Ты пытаешься меня обмануть, шакал, сын шайтана! – Хотя он говорил по-русски, эти-то слова турки узнавали, и заметно ободрялись, видя, как смел их предводитель перед лицом невидимого духа. – Разве на севере от Кизила не вздымаются из воды Скалы Сладкоголосых Сирен, как извещает Абдулла Многомудрый?

– Так, во-первых, – изо всех сил стараясь держать себя в лапах, сказал я. – Если ты немедленно не прекратишь обзываться, услышишь такие подробности личной жизни своих бабушек и дедушек, что с тобой припадок сделается. Во-вторых, если ты не велишь своим молодцам убрать оружие, я поотрываю им головы – так и переведи, да поскорее, а то у меня терпение не железное. И наконец в-третьих, я соглашусь с тобой, что мой остров – это твой разлюбезный Кизил, если ты поклянешься, что своими глазами видел на рифах живых сирен.

– Но скалы-то есть!

Я трижды глубоко вдохнул и выдохнул. Не знаю, что при этом подумали турки, но ближайший выхватил ятаган и выставил перед собой. Я протянул лапу, выдернул оружие у него из рук и переломил пополам.

Все-таки следует благодарить Заллуса (а в конечном счете – собственное воображение) за это тело: ни в каком другом я бы такой фишки не провернул.

Энтузиазм турок поугас, они вновь отступили – слаженно, как одно целое. Сауд пояснил:

– Мы просто подумали: ну не могут же сладкоголосые сирены все время петь? Видимо, днем они отдыхают.

– Знаешь, я плавал к этим рифам несколько раз в разное время суток, но ни одной, понимаешь, ни одной, не то что сладкоголосой, а даже хриплой сирены там не видел! На этих скалах иногда совершают променад русалки, то есть ундины, но, певицы из них – никакие. Ни слуха, ни голоса. Единственное, что отличает их от выкидышей «Фабрики звезд» – они это отлично знают и поэтому не поют. Понимаешь? Совсем не поют.

– А разве в трех перелетах стрелы на юг от Кизила не лежит Остров Сухого Дерева, как об этом написано у великого Убейдуллы Благословенного? – с этими словами Сауд-мирза указал на горизонт.

В той стороне действительно лежал безжизненный островок, но под описание никак не подходил.

– Там нет сухого дерева!

– Трактату Убейдуллы много лет, дерево за столько времени могло упасть, – пожал плечами Сауд-мирза.

– Окстись, дядя! А три перелета стрелы? Да тут километров пять!

На предложение «окститься» правоверный мирза поморщился, но по существу разговора возражений не нашел. Только спросил, уже без особой надежды:

– А ты – разве не сын шайтана, бесплотный демон Карабира?

– Я – Чудо-юдо, – объявил я, снимая малахай.

Турки загалдели испуганно, но не агрессивно. Сауд-мирза смутился еще больше.

– Правда? А я-то думал, что рассказы про тебя – вранье…

– Идиот, – вздохнул я.

Сауд-мирза огляделся в поисках моральной поддержки, не нашел ее и тихо-тихо сказал:

– Извини…

Я уже не ругался. Странная апатия овладела мной. Сунув малахай под мышку, я направился к борту.

– Чудо-юдо! – окликнул меня Сауд-мирза. – Правда, извини. Могу ли я что-то сделать для тебя, дабы исправить свою страшную ошибку?

– Дуйте уже отсюда, сил нет на вас смотреть! – рыкнул я и спрыгнул в лодку.

Без шума, без криков отплыли галеры и растворились в синей дали. Ливень закончился внезапно, как по щелчку выключателя, небо прояснилось и затрепетал пронзительный летний свет над морскими просторами. А черный дым все валил и валил от обратившегося в пепел терема, от начисто выгоревших зеленых изгородей вокруг.

Золотистый песок, горячий, просоленный за тысячи лет морских накатов, сегодня мог бы стать ядовито-горьким, пролейся на него наши слезы. Однако четыре пятых населения острова слез не проливали, будучи мужчинами, а Настасья этого просто не любила.