Владимир Лосев - Месть Демона

Никто из этой гвардии еще не дал мне денег, или… я ошибаюсь? Костя что-то рассказывал…

Смешно, они же не Робин Гуды, умеют только отбирать. И все-таки? Нет, не помню…

Когда я проснулся, часы показывали шесть вечера, самое время собираться на работу. Только выходные не закончились, я все еще предоставлен сам себе, и волен идти куда хочу и делать все, что пожелаю. Эта мысль взбодрила меня, я вытащил из стиральной машины одежду, погладил и надел на себя.

Потом осмотрел холодильник, и к своему удивлению, нашел там наполовину засохший кусок колбасы и батон.

Это меня насторожило: точно помню, что ничего не покупал, да и денег не было. В последний раз едва хватило на молоко, и то лишь после того, как бутылки сдал.

Выходит, что-то я забыл очень важное. Я снова опустился на пол и задумался, разглядывая большой коридор, след должен начаться здесь.

Я живу в некогда очень престижном доме, где в советские времена обитало городское начальство: секретари горкома, райкома, райисполкома, директора заводов, верхушка прокуратуры и милиции. Уже и не помню всех тогдашних градаций, кто кем руководил и как. Было это давно, и теперь в доме остались только заслуженные пенсионеры и их дети. Мой отец в этой партийной иерархии считался не на последнем счету — он руководил небольшим заводиком, а значит, был признан человеком, достойным хорошего жилья…

Мои родители умерли — мать два года назад, отец на год раньше, оставив нам с сестрой эту трехкомнатную квартиру и небольшой счет в Сбербанке.

Деньги я не трогал, они так и лежат на случай какого-нибудь непредвиденного несчастья. Хотя слово «непредвиденное» относится не ко мне — чем закончится моя жизнь, известно всему городу.

По-моему, все ждут моей бесславной кончины с плохо скрываемым нетерпением — может быть, поэтому смерть ко мне не спешит?

Меня даже бандиты не убивают только потому, что это не имеет смысла: зачем руки марать, если все равно через год-два сам загнусь в какой-нибудь придорожной канаве…

Иногда у меня возникает глупая надежда на то, что эти деньги так и перейдут к моим детям, если таковые у меня когда-нибудь появятся, но пока всё говорит о том, что надеяться мне на это вряд ли стоит. Не проживу я столько, чтобы успеть обзавестись потомством.

Но, говорят, иногда случаются чудеса, я в это верю, наверное, потому, что больше мне ничего не остается…

Кто-то сказал, что человек жив надеждой, отними ее, и он тут же покончит жизнь самоубийством. Это как раз мой случай…

Живу я в одной комнате, самой ближней к выходу, остальные использую как склад ненужных вещей.

Квартира записана на мою сестру, она на пять лет старше меня и живет в другом городе.

У нее все хорошо так, как может быть в сегодняшнем мире: муж, дети, довольно денежная и престижная работа.

Это она оплачивает за меня коммунальные услуги, я со своей нищенской зарплатой сторожа вряд ли бы это потянул.

Мы иногда созваниваемся. Раз в год я по предварительной договоренности езжу к ней в гости, как завещала нам мать. Звучало это так: «Ты должен появиться хотя бы раз в год под ее светлые очи, чтобы она могла убедиться, что ты все еще жив и здоров».

Если я не появляюсь в контрольное время, сестра должна поднять большой переполох. Меня станут искать и обязательно найдут живого или мертвого. После достойных похорон все обязательства сестры передо мной закончатся.

Матушка считала, что, оставшись один, я обязательно попаду в очень неприятные обстоятельства, которые закончатся моей гибелью.

Не так уж она была неправа: прошло не много времени с ее смерти, а за мной уже гоняются бандиты всех мастей…

Но поскольку я все еще жив и могу передвигаться по стране, то обязан исполнить последнюю волю матушки.

Контрольный срок почти прошел.

Нужно ехать к сестре, иначе недели через две она поднимет большой шум…

Выходит, нужно позаботиться об отпуске и билетах.

Я зашевелился с явной неохотой, но потом снова опустился на пол. Что-то внутри сказало, что такие мысли у меня уже появлялись, и я решил эту проблему.

Пришлось осмотреть всю квартиру, прежде чем загадка разрешилась.

Я искал целенаправленно что-то вроде письма, железнодорожных билетов или отложенных денег. Что и удалось обнаружить в ящике письменного стола…

…Железнодорожный билет на мое имя… заказан неделю назад, деньги — три тысячи рублей, неизвестно откуда взявшиеся, зарплату мне за этот месяц еще не давали. А рядом в ящике оказалась новая футболка и джинсы.

Билет оказался на завтра, поезд уходит рано утром. Меня это даже на мгновение огорошило. Я был связан определенными обстоятельствами. Прежде чем куда-то ехать, нужно подписать заявление на отпуск или хотя бы договориться со сменщиком, чтобы он меня подменил.

Пришлось идти к дяде Игорю и звонить заведующей садиком.

Я собирался извиниться за предстоящую отлучку и попросить отгулы, а если она будет настроена благожелательно, то и заслуженный отпуск. Тут и выяснилось, что мое заявление на отпуск подписано пять дней назад, и даже существует приказ. Правда, отпускные еще не начислены, но если мне очень нужно, то завтра утром бухгалтер выйдет и все оформит. На этом я не настаивал, деньги у меня были. Поблагодарил заведующую и повесил трубку. А, обдумав все, что со мной происходило, перестал удивляться.

Если вспомнить, она мне и раньше что-то говорила об отпуске, только я не понимал…

Конечно, все знал не я сегодняшний, а тот, кто был мною неделю назад, мое второе «я». Но какая-то память, вероятно, передается…

Я до сих пор не нашел границу между собой и моим вторым «я», просто потому, что одновременно существует только кто-то один из нас. Знаю о нем только то, что рассказывают люди. А говорят они нечто невразумительное и очень неприятное. Как мне удалось понять, мое второе «я» — нечто вселяющее ужас.

Конечно, это странно, но что я-то могу с этим поделать? Никто не считал меня опасным до первой в жизни выпитой рюмки. Но после того как это случилось, отношение окружающих ко мне разительно изменилось. Сначала появилось некоторое недоумение и непонимание, всех раздражало то, что я ничего не помню.

Людям мое второе «я» почему-то не казалось странным, как мне. Некоторые видели его задумчивым и молчаливым, чурающимся любого общества, предпочитающего либо сидеть дома до полного протрезвления, либо находить безлюдные места и прятаться там.

И совсем другое видели те, кто хоть раз сделал мне зло: мое второе «я» могло избить, напугать, ответить непристойной грубостью.