Стивен Эриксон - Врата Смерти(пер. И.Иванова)

Слева сквозь завесу дождя виднелась Имперская цитадель — ряд малазанских строений, обнесенных крепостной стеной. Оттуда поднимались тонкие струйки дыма, которые тут же подхватывал и начинал нещадно трепать ветер. Справа и намного ближе цитадели тянулось хаотическое скопище шатров, повозок, лошадей и верблюдов. То был лагерь торговцев, недавно явившихся из пустыни Сиалк-одхан.

Ежась от порывов ветра, Дюкр повернул направо и двинулся к этому живописному стойбищу. Шум непогоды сделал его появление незаметным для местных собак. Историк свернул в узкий грязный проход между шатрами, заменявший улицу. Пройдя еще немного, он остановился возле громадного шатра, стенки которого были в желтоватых разводах. Помимо следов природной стихии их в изобилии украшали какие-то письмена и рисунки. Из полуоткрытого полога валил дым. Почти не задумываясь, Дюкр откинул полог и вошел.

Внутри было гораздо шумнее, чем снаружи. Пока историк отряхивал с плаща воду, его атаковали волны горячего спертого воздуха. Отовсюду слышались хохот, ругань и громкие восклицания. Ноздри улавливали неповторимый букет запахов, соединявший в себе аромат благовоний, горьковатый привкус дурханга, дым которого уносил курившего в неведомые миры, запахи мясных кушаний, кислого вина и сладкого эля. Неподалеку десятка два человек играли в какую-то азартную игру, собирая монеты в глиняные миски. Через толпу навстречу Дюкру двигался many. В обеих руках он держал по длинному железному вертелу с насаженными кусками мяса и фруктами. Историк поднял руку и поманил торговца. Тот быстро засеменил к Дюкру.

— Нежнейшая козлятина! — возвестил он на дебралийском наречии, распространенном на побережье северной части Семиградия. — Козлятина, а не какая-нибудь собачина. Слышишь, досинец? Ты только понюхай этот божественный аромат. А цена! Всего один «щербатый» за такое объедение. Не то что у вас в Досин Пали.

Тапу принял Дюкра за уроженца Досин Пали — города на южном берегу Отатаральского острова. Историка это не удивило. Он родился на равнинах Даль Хона и своей смуглой кожей почти не отличался от дебралийцев. Плащи, такие, какой был сейчас на нем, носили в Досин Пали все моряки с торговых кораблей, а дебралийским наречием Дюкр владел свободно.

— Знаешь, тапухарал, я бы не отказался и от собачины, — усмехнулся историк в ответ на хвастливые утверждения торговца.

Он достал две местные монеты в виде полумесяца; в сумме они равнялись одному «щербатому», как здесь называли серебряные имперские джакаты.

— Если вы тут вообразили, будто мезлы со своим серебром чувствуют себя вольготнее, вы либо глупцы, либо хуже того.

Мезлами в Семиградии именовали малазанцев.

Беспокойно озираясь по сторонам, тапухарал снял с вертела кусок сочного мяса, добавил к нему пару янтарных шариков терпких фруктов и все это завернул в листья.

— Опасайся мезланских шпионов, досинец, — тихо предостерег он. — Слова легко вывернуть наизнанку.

— Слова — единственный доступный им способ общения, — с презрением ответил Дюкр, принимая листья с едой. — А это правда, что теперь мезланской армией командует какой-то дикарь, у которого все лицо в шрамах?

— У него лицо демона, досинец. — Торговец покачал головой. — Даже мезланцы его побаиваются.

Спрятав монеты, тапу двинулся дальше, выкрикивая:

— Нежнейшая козлятина!

Дюкр нашел укромный уголок возле стены шатра и стал есть. Ел он торопливо и жадно, подражая местным жителям. «Каждая трапеза может оказаться для тебя последней» — такова была философия Семиградия. Мясной жир стекал у Дюкра по подбородку, капал с пальцев. Затем он обтер руки и швырнул скомканные листья на грязный пол, после чего дотронулся пальцами до лба. Жест этот, запрещенный малазанцами, был выражением благодарности безвестному фалахадскому воину, чьи кости гнили в илистом дне Хиссарского залива.

Внимание историка привлекла кучка стариков, соседствовавших с игроками, но занятых отнюдь не игрой. Дюкр пошел к ним.

Старики стояли кружком, образовав подобие Колеса времен. Внутри находились двое и вели странный и весьма сложный разговор на языке танца и жестов. Подойдя ближе, Дюкр увидел их лица. Один танцующий был седобородым морщинистым шаманом, судя по всему — семкийцем (племена семкийцев жили далеко в пустыне). Ему отвечал мальчишка-подросток никак не старше пятнадцати лет. Дюкра пробрала дрожь, когда он увидел пустые глазницы с гноящимися шрамами. Худенькие конечности и обвислый живот ясно свидетельствовали о крайнем истощении этого мальчишки. Скорее всего, он лишился и глаз, и своих близких во время малазанского вторжения и жил на улицах Хиссара. Там его и нашли члены секты Колеса времен, верившие, что боги избирают таких страдальцев своими глашатаями.

По серьезным, молчаливым лицам стариков Дюкр понял: танец являлся предсказанием, причем исполненным значительной силы. Слепота ничуть не мешала мальчишке в точности повторять движения семкийского шамана. Тот двигался медленно; его ноги переступали по белому песку, а руки изгибались, чертя в воздухе узоры. Тоненькие руки мальчишки чертили ответные узоры.

— Что они предсказывают? — шепотом спросил Дюкр, слегка толкнув одного из наблюдавших.

Тот был местным. Скорее всего, служил в каком-нибудь из прежних хиссарских полков и успел повоевать с малазанцами. Лицо этого коренастого человека покрывали шрамы и следы от ожогов. Услышав вопрос историка, он процедил, почти не раскрывая рта:

— Они ничего не предсказывают. Через них говорит дух Дриджны. Здесь все видят этот дух. Он предрекает огонь.

— Неужели то, что я видел…

— Да… Смотри! Вот опять…

Сплетенные руки старика и мальчишки как будто коснулись чего-то невидимого. За пальцами тянулся красноватый огненный след. Появившееся сияние очертило человеческую фигуру. Она делалась все отчетливее. Огненная женщина! Она подняла руки, и на запястьях что-то блеснуло — не то браслеты, не то кандалы. Женщина присоединилась к танцующим, и они закружились втроем.

Вдруг слепой мальчик запрокинул голову. К собравшимся полетели слова, больше похожие на стук камней:

— Два фонтана бурлящей крови! Один рядом с другим. В каждом — одна и та же кровь. Соленые волны омоют берега Рараку. Священная пустыня помнит о своем прошлом!

Огненная женщина исчезла. Мальчишка упал навзничь и затих. Семкийский шаман присел возле него на корточки, коснувшись мальчишеского лба.

— Он вернулся к своей семье, — наконец произнес шаман. — Этому ребенку было даровано редчайшее милосердие Дриджны.

Кто-то из его суровых соплеменников заплакал, другие встали на колени. Потрясенный Дюкр тихо покинул круг собравшихся. Он вытер пот, скопившийся на ресницах, и вдруг ощутил, что за ним следят. Историк огляделся. Возле противоположной стены стоял человек, закутанный в черную одежду из шкур. Лицо его скрывал капюшон. Едва он отвернулся, как Дюкр поспешил покинуть шатер.