Пол Андерсон - Сага о Хрольфе Жердинке

Фроди Миротворец выбрал это место для усадьбы из-за того, что оно находилось посередине той земли, что была населена рыбаками с недальнего побережья, пахарями с вересковых пустошей, охотниками и углежогами из дремучих лесов; к тому же неподалеку росла роща, чьи дубы были выше всех деревьев в округе, а потому там всегда приносили жертвы богам. Это соседство освящало усадьбу, и когда ее владелец появлялся в ней, то возглавлял жертвоприношения.

Вот и Фроди, внук основателя усадьбы, решил на этот раз справить в ней Йоль. Этот праздник посвящен в первую очередь Тору, который защищает наш мир от великанов из страны вечного холода и мрака. Люди верят, что накануне Йоля тролли и злые духи получают власть над миром, но уже назавтра, после зимнего солнцестояния, день начинает прибывать и надежда возрождается.

Справляя Йоль, конунг рассчитывал потолковать с местными вождями, узнать их мысли и, хотя в душе он был человеком жадным, расположить их к себе щедростью. И вот заскрипели телеги: везут припасы, везут бочки меда и пива, везут дары для гостей — золотые запястья, оружие, меха, дорогое платье, упряжь и отделанные серебром рога для питья, стеклянные кубки и чеканную монету с далекого Юга. Загоны наполнились коровами, овцами и лошадьми, предназначенными для жертв и трапез. Наконец прибыл сам конунг с женой и со своими дружинниками.

Так как Фроди созвал на Йоль местных вождей с их людьми, то ему пришлось взять с собой меньше воинов, чем обычно. Кроме слуг с ним прибыли его берсерки и кое-кто из сыновей знати, состоявших у него на службе. Он выбрал тех, чье платье и повадка были поприглядней, а прочих распустил на праздник по домам. Как уже говорилось, к тому времени Фроди почувствовал себя на троне уверенней.

Вскоре стали съезжаться гости, и в усадьбе все закипело. Но так как она была невелика, многие из жителей той округи все же остались дома — кому охота проводить ночь накануне Йоля в шалаше.

Без приглашения явилось только несколько бродяг, которые так оголодали, что готовы были померзнуть ради куска мяса и кружки пива. Среди этих побирушек была и колдунья по имени Хейд. Когда Фроди услышал о ней, то приказал привести ее в палату.

Хроар и Хельги добрались до места после полудня, на час или два позже, чем отряд Сэвиля ярла. Они легко затерлись среди людей, толпившихся во дворе усадьбы. Из бочек уже вышибли дно; хлеб, сыр и окорока разложили так, чтобы каждый мог их отведать; в поварне целиком запекали быков — в холодном воздухе далеко разносился аромат жаркого. Мужчины хохотали и похвалялись друг перед другом; женщины сплетничали, внимательно разглядывая, кто во что одет; дети носились по двору, собаки лаяли.

Братья держались деревенскими дурачками, отчасти с непривычки к многолюдству и потому, что выпили кружку-другую пива на голодный желудок, а больше — чтобы скрыть, кто они такие и что им тут нужно. Они скакали, кувыркались, ходили на руках, болтая ногами в воздухе — словом, откалывали шутки одна глупее другой, стараясь вести себя как можно нелепее и шумливее, так что народ, глядя на них, веселился от души.

День, а в это время года это всего лишь сумерки между тьмой и тьмой, подходил к концу.

Гости устремились в палату. Фроди распорядился, чтобы оружие оставляли в сенях. В оправдание этой предосторожности конунг заявил, что на Йоль всегда много пьют, так что если бы вдруг вспыхнула ссора, а клинки оказались под рукой, то дело может легко кончиться кровью. На самом деле Фроди просто не доверял гостям, но, чтобы не нанести им смертельного оскорбления, он был вынужден разоружить и собственных воинов. Правда, люди, вооруженные только ножами, вряд ли отважились бы напасть на его дружинников, даже превосходя их числом — слишком опытными те были бойцами.

Сени сразу наполнились мерцанием стали. В самой же зале, несмотря на огонь, горевший в очагах, царил сумрак. Дымники были не полностью открыты, так что синий дым, сгущаясь под потолком, ел глаза и теснил дыхание.

Замешавшись в толпу гостей, мальчики внезапно замерли. Им бросился в глаза человек, сидевший рядом с Сигню на скамье для почетных гостей. Рослый, седой, просто одетый, он, должно быть, все время находился в палате.

— Регин! — радостно вскрикнул Хельги. — Приемный отец!

И он бросился к наместнику, но Хроар успел схватить его за полу.

— Стой, полоумный, — шепнул он брату. — Хочешь, чтобы нас убили?

Хельги сдался, но все же, не удержавшись, заплясал и запрыгал по зале. Хроару пришлось последовать за братом. Пробираясь среди толпившихся гостей, он поглядел на высокий помост, что едва виднелся в дыму, застилавшем залу, и увидел дядю и мать. Конунг наклонился вперед, о чем-то серьезно беседуя с нищей старухой, опиравшейся на крючковатый посох. Казалось, ничто, кроме этой беседы, не занимает его. Напротив конунга сидела Сигню, но ее муж еще не вышел к гостям. В кострах взметнулось пламя, разбрасывая разноцветные искры и разливая волны тепла. И тотчас среди горбатых теней золотом блеснули украшения на шее, в волосах и на руках Сигню. Она знаками подозвала к себе братьев.

Хроар подвел к ней Хельги. Они, пряча лица под капюшонами, остановились перед сестрой. Сигаю пригнулась к ним и прошептала:

— Уходите отсюда! Уходите! На что вы рассчитываете?

Хельги хотел ответить, но Хроар оттолкнул его. Незачем посторонним видеть, как жена ярла побережий о чем-то умоляет двух оборванцев-скоморохов. Братья пробрались на дальний конец залы и присели на корточки среди бродяг и псов, ожидавших подачки от конунга и его приближенных.

Праздник шел своим чередом. Еда и питье были хороши и обильны: столы ломились от мяса, лепешек и хлебов, от мисок с маслом и творогом; снующие слуга то и дело подливали в рога пиво и мед. Но веселья не было. Разговоры текли скучно и вяло. Только несколько юнцов, разойдясь, пригласили девиц испить с ними меду из одной чаши. Придворный скальд запел было свои висы, старые и новые, в честь конунга Фроди, но его голос, казалось, потерялся в дыму. Только огонь в кострах гудел, треща и воя над раскаленными добела углями.

Общее уныние, судя по всему, заразило и хозяина. Он сидел молчаливый, погруженный в себя, от него так и веяло ледяным холодом. Королева Сигрид в тоске ломала дрожащие пальцы.

В конце концов столы убрали. Конунг поднялся и начертил знак молота над большой серебряной чашей, перед тем как осушить ее одним духом. Затем настал черед поклониться богу плодородия Фрейру. В его честь в палату должны были внести золотого вепря, чтобы каждый, кто хочет, мог возложить на него руки и принести обеты.

Вместо этого Фроди тихо, почти не разжимая губ, сказал:

— Среди нас сейчас те, кто лжет и кто жаждет убийства. Если мы не покончим с ними, боги разгневаются, и в наступающем году нас ждут голод и беды.