Пол Андерсон - Чёлн на миллион лет

Гест шевельнулся и произнес:

— Простите, но при Бравеллире не было никаких исландцев. В ту пору викинги еще и не открыли этот остров. Стражник рассвирепел.

— Ты что, никогда не слыхал балладу, сложенную Старка-дом? — резко бросил он. — Там перечислены все герои, вступившие в схватку на той и на другой стороне.

Гест укоризненно покачал головой.

— Балладу я слышал, и заметь, Эйвинд, я и не думал называть тебя вруном. Ты передаешь то, что тебе рассказывали. Только Старкад этой баллады не сочинял. Ее сложил другой скальд, причем много позже, и приписал Старкаду. Бравеллир был залит кровью… — Он задумался на несколько мгновений, вслушиваясь в бормотание и треск пламени в очаге. — Когда это было? Триста лет назад? Я сбился со счета…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что Старкада там не было, а ты был? — насмешливо спросил стражник.

— Был там Старкад, — ответил Гест, — хоть он не слишком походил на того, каким его рисуют сегодня. И не был он ни хром, ни полуслеп от старости, когда, наконец, встретил свою смерть.

Воцарилась полная тишина. Король Олаф пристально всмотрелся в рассказчика сквозь пляску мятущихся теней, прежде чем осведомиться вполголоса:

— Выходит, ты знал его?

— Знал, — подтвердил Гест. — Мы встретились с ним сразу после битвы при Бравеллире…

Посохом ему служило копье — ни один путник в здравом уме не рискнет странствовать по Северу безоружным, — но поверх скромного заплечного мешка была уложена арфа, и никто никогда не счел бы его вестником зла. Когда ближе к вечеру ему встречался крестьянский двор, он не отказывался от ночлега под крышей, вознаграждая хозяев за гостеприимство песнями, сказаниями и новостями из внешнего мира. А если двор не встречался, он не сетовал, заворачивался в плащ, а на рассвете утолял жажду из родника или ручейка и закусывал хлебом-сыром, тем, что последний хозяин дал ему на дорогу. Так он жил большую часть своей жизни, пройдя по свету из края в край.

Сегодня день выдался прохладным. По бледному небу плыли редкие облачка, солнце шло своим извечным путем к югу, не балуя теплом. Леса, укутавшие холмы Геталанда [18] Историческое название Южной Швеции. , хранили сумрак и тишину.

Березы уже начали желтеть, да и зелень дубов и буков потускнела, только еловая хвоя сберегла свою темную красоту. Из тенистой мглы посверкивала спелая смородина. Каждый вдох был полон аромата сыреющей земли.

Гест охватил взглядом сразу всю картину — он поднялся на гребень, и холмы, что катились к неясному горизонту, теперь были ниже его. Местность была по большей части лесистой, но тут и там попадались лужайки и пахотные поля. Удалось приметить два дома с надворными постройками; из труб на крышах поднимались вертикальные столбы дыма. Призывно блестел ручей, сбегающий к раскинувшемуся вдалеке озеру.

Он отошел достаточно далеко от поля битвы, чтобы все, что осталось на нем, включая мертвецов, слилось в смутное пятно. Стервятники, что собрались на гнусное пиршество, кружились над этим местом, то и дело ныряя вниз, — но и они отсюда казались крошечными, он едва различал их крики. Откуда-то время от времени доносился волчий вой и подолгу висел над холмами эхом, прежде чем замереть.

Те, кто выжил, разошлись по домам, забрав с собой своих раненых, но павших не удосужились хотя бы прикрыть землицей, даже тех, кого опознали. Поутру он повстречался с группой воинов и выяснил, что король Сигурд приказал унести единственное тело — своего заклятого врага короля Харальда, — с тем чтобы во имя собственной славы похоронить его у себя в Упсале по полному обряду, с приношением даров для загробной жизни.

Гест печально улыбнулся, опершись на копье. Многократно, увы, доводилось ему наблюдать одно и то же: молодость бросается в бой очертя голову, а результат — расставание с жизнью. Сколько раз он это видел? Ответа он и сам не знал, сбился со счета в круговерти столетий — а может, не хватало мужества сосчитать. Но какое бы из объяснений ни принять, он чувствовал, как всегда, потребность сказать прощальное слово — а что еще он или кто бы то ни было может сделать для них, ушедших?

Однако на ум пришел отнюдь не гимн, какой сложил бы любой другой скальд. Слова оставались нордическими, чтобы мертвые поняли их, если услышат, — но не было у него желания воспевать доблесть и боевые заслуги. Выбранное им пятистишие родилось в стране, лежащей за тысячи миль на восход, где живет низкорослый косоглазый народ, набравшийся знаний и создавший вещи удивительной красоты. Хотя и там мечи обнажаются слишком часто.

Лето идет на убыль, Холод окрасит листья кровью, И гуси двинутся в путь — куда? А ведь земля и сейчас багрова, Души павших терзает ветер.

Помедлив еще минуту, он повернулся и пошел своим путем. Датчане, которых он встретил поутру, видели, как тот, кого он ищет, двинулся на восток, преследуя полдюжины шведов. Потому Гест и посетил Бравеллир и осмотрел все подробно, пока наметанный глаз охотника не уловил нечто похожее на след. Надо бы поспешить, однако он по-прежнему придерживался своего обычного шага, вроде бы ленивого, но за день удавалось пройти не меньше доброго коня — и при том не упустить ничего достойного внимания.

За этим человеком он охотился, как за зверем. Короли избрали местом решительной стычки Бравеллир потому, что здесь, на примерно равном удалении от вотчины Харальда в Скании и Сигурда в Швеции, был широкий луг, пересеченный дорогой с юга на север, а населения почти не было. Шестеро, ушедшие отсюда, должно быть, надумали двинуться к Балтийскому побережью, где оставили свое судно или суда. Их собралась жалкая горстка, что само по себе доказывало, сколь жестока была битва. Ее запомнят, ее станут воспевать, и в грядущие века она представится величественнее и кровопролитнее, чем была, — а землепашцев, проливающих пот на окрестных неудобьях, к сожалению, забудут.

Шаг Геста был мягким, почти неслышным. Крыша ветвей над головой лишь кое-где пропускала солнечные лучи, пятнающие еле заметную тропку всплесками света. По стволу огненным факелом взметнулась белка. Где-то простонал витютень. В кустах слева хрустнуло, показалась и исчезла исполинская туша — лось. Да уйдет его душа безбоязненно в благоуханные чащобы. Но ни на миг не прекращал Гест читать нужные ему следы — тем более что это было нетрудно: отпечатки сапог, надломленные сучки, разорванная паутина, отметина на мшистой колоде, где кто-то присел отдохнуть. Они никогда не были охотниками по ремеслу — а он провел на охоте многие годы. И их преследователь тоже не прятал следов. Этот не давал себе передышки, он заботился только об одном — нагнать. Ножищи у преследователя были огромными.