Дарелл Швайцер - Маска чародея

Снаружи собралась толпа.

Как я и говорил, мое поведение с этого момента трудно объяснить. Возможно, я сошел с ума. А может быть, чародеи, поселившиеся в моем сознании, заговорили одновременно, все смешав у меня в голове и полностью парализовав мой разум.

Я заставил себя подняться на ноги и потащился в спальню, стараясь не наступать на больную ногу. Здесь я буду в безопасности. Здесь я смогу скрыться от мира и продолжить свою работу.

Да, наверное, это слишком большая потеря крови заставила меня поглупеть. Я открыл окно, распахнув ставни. Мне обязательно был нужен свет!!!

— Вот он! — закричал кто-то с набережной. Множество голосов слилось в единый рев.

Но для меня этот звук значил ничуть не больше, чем шум ветра. Я уселся за стол перед окном, радуясь солнечному свету.

— Убийца! Ты хочешь погубить всех нас?

Я не удержал в руках сумку, уронил ее на пол и, с трудом превозмогая боль, нагнулся, чтобы поднять ее. Ничто в мире не казалось мне более важным. Какое же облегчение я испытал, когда я обнаружил, что ни один из пузырьков с чернилами не разбился и рукопись не пострадала.

Я разложил на столе листок, закрепив его, и продолжил работу, начатую в доме учителя, — принялся иллюстрировать притчу «Три небесных брата», повествующую о подвигах и муках трех братьев, проснувшихся в комнате, единственной уцелевшей после гибели их мира, — словно сам я сидел в такой же комнате.

Но все братья по очереди покидали комнату, чтобы встретить свою судьбу. Я этого делать не собирался.

Что-то гулко ударило по стене снаружи. Я рассеянно подумал, что это соседские дети бросили пригоршню камешков, как они иногда делали, подзуживая друг друга, в игре «Раздразни чародея».

Я забыл о себе, увлекшись эффектными завитками на причудливо изогнутых буквах, совершенно уверенный, что именно благодаря им я узнаю секрет собственного счастья, и что все тайны бытия Вселенной сокрыты именно в этих изящных перекрещенных линиях. Лишь совершая это священнодействие, я смог забыть о всех своих переживаниях, о страхе и боли. Я остался в полном одиночестве, спрятавшись в собственных иллюстрациях, где мне ничто не угрожало.

Что-то просвистело у самого моего уха; снова раздался стук камней, удары по стенам дома, глухой напоминавший отдаленный гром. Пол содрогнулся. Пузырек с золотыми чернилами спрыгнул со стола и разлился. Я уставился на него, лишившись от возмущения дара речи.

Я чувствовал запах дыма, но не мог заставить себя осознать, что это значит. Попытавшись продолжить работу, я, к своему глубокому и самому искреннему удивлению обнаружил, что не могу поднять правую руку. Пальцы по-прежнему сжимали тонкую кисть, но запястье было приколото к столу подрагивающей стрелой. Кровь заливала страницу рукописи.

На улице торжествующе завопила толпа, голоса людей смешались со звуками рога, звоном колоколов, боем барабанов, вздымаясь все выше и выше на волне страшного рева.

В окно со свистом летели все новые и новые стрелы; почти все они втыкались в кровать и в дальнюю стену.

Струйки дыма начали просачиваться сквозь щели в полу. Дом горел. Но лишь когда стрела с громким «дзынь!» воткнулась в книжную полку, разбросав тощие томики — мои первые книжки! — я смог подняться на ноги. Лишь что-то в таком роде, что-то совершенно экстраординарное, могло вывести меня из ступора.

Я громко вскрикнул, вытаскивая стрелу, прошившую мое запястье. Стол упал. Я перешагнул через него, пошатываясь, и поковылял к окну. В окно одновременно влетело еще пять или шесть стрел. Одна пропорола мне рукав и прошла через руку, не задев кость. Другая угодила в правый бок между ребрами. Я чувствовал себя, как букашка, протыкаемая булавками. Насилие закружило меня в безумном бешеном танце.

Треск ломающихся бревен донесся на сей раз сверху. Вся комната была заполнена дымом. Я понимал, что умираю. Задыхаясь, я свалился на колени и застонал — открылась рана на ноге. Каким-то образом я умудрился подползти к окну и повиснуть на подоконнике.

Казалось, весь город собрался на мою казнь. Жене Намека в конце концов удалось все же убедить власти. Отряд лучников сатрапа растянулся вдоль всей верфи, лучники выпускали одну волну стрел за другой — многие стрелы горели. Священники нараспев тянули молитвы, били в барабаны и дули в трубы. Над головой они держали иконы с изображениями богов. Простонародье ревело и улюлюкало, бросая все, что попадалось под руку: камни, доски, колья, факелы.

Неожиданно толпа расступилась — солдаты катили по набережной громадную осадную машину. Я едва успел бросить на нее беглый взгляд, как стрела попала мне в щеку, войдя в верхнюю челюсть. Я нагнулся, сплюнув кровь вместе с парой зубов. Но я вновь вцепился в подоконник и предпринял тщетную попытку закрыть ставни.

Они оказались за пределами досягаемости. Да и не важно. Никакие ставни не смогли бы выдержать ужасного горящего бревна, пролетевшего в нескольких дюймах у меня над головой. Весь дом содрогнулся, когда оно свалилось на мою кровать и застряло в полу, наполовину свесившись в комнату снизу. Эта стрела была длиннее меня самого, толщиной в мою руку — стрела-гигант, принадлежащая богу, орудие мести Царя Неока, — подумал я.

Я здесь, Мститель. Здесь.

Пламя выло вокруг меня, жар стал невыносимым. Мне оставалось лишь прижаться к стене. Дом содрогался вновь и вновь, когда в него врезались все новые и новые снаряды.

Пришло время умирать. Время Ваштэму, Таннивару всем остальным встретить свой конец. Возможно, это, было и к лучшему. Возможно, в этом и заключался единственный способ победить черную магию и покончить с убийствами.

Но я не мог смириться с этим. Или, вернее, они не смогли — они стали подгонять меня, побуждать к действию. Я плакал. Я бился в истерике, извиваясь по полу среди языков пламени. Штаны на мне загорелись. Я попытался сбить огонь, но правая рука меня не слушалась.

Шум города превратился в песню, победную, торжествующую.

Я добрался до порога отцовской мастерской, но дальше пройти не смог. Стрела у меня в боку зацепилась за дверной косяк. Я вытащил ее, но от боли у меня закружилась голова, и перед глазами поплыл красный туман. Штаны на мне дымились, но рубашка была мокрой насквозь. Стрела по-прежнему торчала у меня из челюсти, свешиваясь, как язык. Я вспомнил о Сивилле. Я подумал, что могу воззвать к ней и спросить: Ну, и как мне теперь быть? Я же еще не использовал своих трех шансов, правда? Или ты устала ткать нить моей судьбы и просто бросила работу в огонь? В ЭТОМ ДЕЛО?

Но я не стал взывать к Сивилле. Я воззвал к собственному отцу, чародею Ваштэму.

И он пришел ко мне. Он был рядом, он стоял на коленях, склонившись надо мной среди огня. Потом, как мне показалось, он взял меня под мышки и поволок в свой кабинет. Как ему это удалось, призраку; фантому, существующему лишь в моем сознании? Не знаю. Я кричал от боли, когда он клал меня на кушетку.