Александр Прозоров - Донос мертвеца

Путь от Бора до Кауштина луга занял четыре дня — сперва вниз по Луге до Оредежа, потом по нему, уже вверх по течению, до Суйды и, наконец, по самой Суйде до поселка. Но когда впереди показались дома, Юля едва не свалилась с лошадиной спины:

— Ты куда меня привез?

Селения из трех составленных вместе домов и одной часовни более не существовало. На берегу речушки стояло высокое и широкое здание, сверкающее стеклянными окнами, край его нависал надо льдом, и было видно, как сквозь небольшие отверстия в высоких наледях постоянно скользит широкий ремень. Над крышей выступала каменная труба, из которой постоянно валил дым. Немного дальше стояла островерхая ветряная мельница, медленно помахивающая крыльями, еще дальше — огромный загон, в котором бродило несколько коров, пара быков и немалая отара овец. Появилось несколько обширных дровяных сараев — их содержимое проглядывало сквозь широкие щели в стенах. Слышался мерный скрежет пил — это, опять же у реки, работала лесопилка, кромсая на чурбаки скатывающиеся под собственным весом на пилы бревна. То, что на поле появились лишние дома — это было уже как бы само собой. Последний штрих — среди всего этого возвышалась огромная горка, обычная горка для катания, длинный скат которой блестел накатанным льдом.

— Мамочки, держите меня трое! На два месяца людей оставить нельзя — сразу все вверх ногами перевернули!

— Куда тебя вести-то, боярыня?

— Да я уже и сама не знаю… Давай к часовне, может, хоть там избы на месте остались.

Старые дома действительно остались на месте, и Варлам на руках внес спортсменку в тот, из трубы которого валил дым. Там, на кухне, на длинных досках резали на кусочки мясо и скидывали его в высокий кувшин три женщины — розовощекие, упитанные Зинаида с Тамарой и куда более худощавая светловолосая Инга. Увидев лучницу, они тут же закричали от восторга, быстро освободили от деревянных мисок скамейку:

— Сюда, сюда сажай! Сейчас, только протру…

Боярин осторожно опустил девушку на указанное место, выпрямился.

— Ну, и куда ты теперь? — спросила Юля.

— Домой, — пожал плечами ратник. — Тут недалеко, вверх по Оредежу. Верст десять, а то и меньше. Там усадьба отцовская.

— Нехорошо как-то, так, сразу, — неуверенно сказала спортсменка.

— Да, действительно, — подхватила Зина, к своим тридцати годам ставшая достаточно понятливой. — Подругу нашу привезли, и сразу уходить? Поели бы сперва, отдохнули. У нас тут теперь несколько домов свободных стоят, еще не отселился туда никто. Так что и переночевать можете, место есть. А завтра и в дорогу.

— Тогда я пойду, коней расседлаю, — кивнул ратник и вышел на улицу.

— Ну, давай рассказывай, — тут же насели на Юлю женщины. — Как он, каков?

— Борода у него густая, — заговорщицки подмигнула Зинаида. — Щекотится, наверное, когда раздетую целует?

— Какую раздетую?! — вспыхнула Юля. — Он ко мне пальцем не прикоснулся!

— Каким из пальцев? — моментально уточнила Тамара, и все снова расхохотались.

— Отстаньте, — еще сильнее зарделась спортсменка. — Мороз на улице. Все пальцы отморозить можно, коли глупостями заниматься.

— Может, импотент? — округлила глаза Тамара. — Нормальным мужикам никакой мороз не помеха.

— Сама ты импотент, — обиделась за боярина Юля. — Просто стеснительный.

— Знаем мы этих стеснительных, — ухмыльнулась Зина. — При здешних-то нравах и его обличьи — наверняка половину девок вокруг своей усадьбы обрюхатил.

— Вам-то что?

Зина обняла Тамару за плечи, прикрыла глаза и жа-алобным голоском запела:

Инга, не удержавшись, присоединила и свой могучий голос к общему хору:

За стеной послышался грохот, и спустя минуту на кухню, прихрамывая, вошел Картышев:

— Инга, милая, мне очень нравится, как ты поешь. Но только ты в следующий раз предупреждай, ладно… О, Юля? Откуда?

— Ага! — довольно зарычала спортсменка, — избавиться от меня хотели?

— Да нет, — пожал плечами Игорь, — просто думали, ты там раненая лежишь, лечишься. Юшкин-то после сражения в Бору застрял, пострадавших выхаживать.

— Видела я вашего Юшкина… Всего один раз. Кору мне на ногу намотал, и общий привет.

— Как же ты сюда добралась?

— Да этот, рыжий боярин довез.

— Ну и как он? — улыбнулся Картышев.

— Да пошли вы все! — во весь голос закричала лучница.

Но тут хлопнула входная дверь, и она замолчала. Вошел боярин Варлам в уже влажном доспехе:

— Случилось чего? Я крики слышал…

— Я молоток на ногу уронил, — тут же признался Игорь.

— Слушай, боярин, — указал сын Евдокима Батова на окно, — а что это за причуда такая?

За то время, пока поместное ополчение бродило по окрестным рекам, Александр Качин успел не только поставить стекловарню, но и сделать несколько пробных плавок. И первые маленькие — в две ладони, стеклышки были, естественно, вставлены в окна кауштинских домов.

— Стекло, оконное, — с готовностью пояснил Игорь. — Мы его трубкой выдуваем, а потом аккуратненько к рамке прилепляем и обрезаем по краям. Оно под действием поверхностного натяжения выпрямляется и застывает. Получается прозрачное стекло. Правда, маленькое. Большие мы тоже делали. Для этого стеклянный пузырь разрезать надо, и на верстаке раскатать. Но ровного листа пока никак не получается — верстак неровный, от скалки полосы. Рябит, в общем, не видно сквозь него ничего. Одни силуэты. Но свет хорошо пропускает. Мы пока в баню два поставили.

— Дорогое, наверное? — поинтересовался боярин.

— Ну, терпимо, думаю, — осторожно ответил Картышев. — Сговоримся, коли нужно.

— Я отцу скажу… — Боярин Варлам наклонился и сквозь стекло выглянул на улицу. — Диковинно как-то.

— Слушайте, мужики, — повысила голос Зина. — Коли вам о делах поболтать хочется, идите в мастерские. А мы тут шашлыки замачиваем, да и о своем, бабьем хотим поговорить. Топайте.

Ночевать боярина разместили в одном из новых домов — новгородские плотники, прежде чем начинать строительство, поставили два дома для себя — не в поле же им ночевать? Выполнив подряд, ушли назад, а дома остались. Одноклубники все собирались переселиться в них, чтобы не так тесно было — но постоянно откладывали. Вот боярин Варлам первым новоселом и оказался.

Правда, одноклубники пытались, отправить вместе с ним и Юлю, якобы одну из свободных комнат занять — но от такой наглой прямолинейности она отказалась наотрез.

Поутру боярина разбудил громкий стук. Воин, по старой походной привычке сразу схватившийся за саблю, спустился с полатей, отворил. Внутрь заглянул встревоженный Картышев: