Сергей Малицкий - Оправа для бездны

– Как тебе сказать? – нахмурилась Кессаа.

– Так, чтобы не пожалеть о сказанном, – равнодушно бросил плешивый.

– На ночь, – улыбнулась Кессаа.

– Вас трое? – спросил плешивый и, получив презрительный кивок, ухмыльнулся в ответ. – Две монеты золотом, и у вас будет отдельная комната на третьем этаже в конце коридора. В стоимость входит обильный ужин, который принесет мой человек, собственное отхожее место и бочка со свежей водой, крепкая дверь, которую не смогут сломать даже десять рептских стражников, и два потайных выхода. Один через крышу соседнего дома. Второй по лестнице, которая начинается в люке под бочкой. И всего два золотых.

– За одну ночь? – уточнила Кессаа. – А не дорого ли?

– Нет, – выпятил губы и замотал головой плешивый. – Даже дешево! Дядюшка Браг с Крабовой улицы предлагал мне десять золотых только за то, чтобы я позвал его, если ко мне обратится немыслимой красоты сайдка, которую сопровождают два нерасторопных охранника – невысокий толстяк с луком и безусый крепыш с посохом, подбитым сталью. Опять же, рептская стража еще до пожеланий Брага была обязана разыскивать стройную молодую сайдку, приятную на лицо и фигуру, способную к колдовству. И ведь что удивительно: просьба эта подкреплена значительными посулами сразу с двух сторон – и от хеннов, которых тут ждут, как пожара в летнюю сушь, и от риссов, которых боятся еще больше, потому что не знают, чего от них ждать, хотя и они уже в городе.

– Тогда отчего же ты остановился на двух золотых? – усмехнулась Кессаа. – И отчего не посылаешь к стражникам? Вдруг я и есть та самая, которую ищут?

– Каждый торгует тем, что у него есть, – откинулся к стене плешивый. – У меня есть комната. Она стоит два золотых, а не две монеты серебра, как прочие комнаты, которые не хуже, но только потому, что эта комната для хлопотных клиентов. А что касается всего остального – так я чужими тайнами не торгую. Поэтому, и только поэтому, у меня всегда полный зал. И еще всякий – и в Ройте, и в Деште, и даже в Скире – знает: из заведения лысого Прайпа выдачи нет.

– Точно так? – переспросила Кессаа.

– Не сомневайся, – серьезно кивнул плешивый. – Но деньги – вперед.

– Держи.

Кессаа разжала кулак, который все это время держала перед лицом плешивого, и монеты упали на желтый лист и словно прилипли к нему. Прайп в мгновение выдернул из-под стола прозрачную склянку, капнул чем-то на один из золотых, серьезно кивнул раздавшемуся шипению, смахнул монеты и пузырек на колени и поднял улыбающееся лицо:

– Какие еще будут пожелания? Куда собираетесь отправляться завтра? Мои советы дороги, но дешевле, чем мое жилье. Какие предпочтения есть у моих гостей в еде?

– В еде предпочтений нет, – отрезала Кессаа. – Только в ее количестве.

Наутро Марик проснулся с таким ощущением, что во вчерашний день вместилась неделя его жизни, а уж если оценивать события да приключения, то никак не меньше нескольких лет. Правда, и вечер выдался таким, что все пережитое продолжало сниться и ночью, а утром Марик первым делом побежал в крохотную каморку, дверь в которую вела сразу за его лежаком, чтобы удостовериться – помещение, в котором можно справить нужду в отверстие в каменном полу, да и ополоснуться заодно, ему не приснилось. Впрочем, скорее всего, не приснилась ему и вчерашняя обильная трапеза, потому что о завтраке не хотелось даже и думать. Одно только сидело, как заноза в башке: две золотые монеты, на которые в его родной деревне семья могла бы прожить полгода, забыв о тяжком труде и охоте, истрачены на еду и ночлег по грабительской цене.

Впрочем, в просторной комнате, где стояли три роскошных лежака, которые Кессаа назвала кроватями, было светло и уютно, так что мысли о выброшенном богатстве вскоре растаяли, тем более что в собственном несуществующем кошельке Марик убытка не почувствовал, как не чувствовал там пока еще ни одной монеты после того дня, когда потратил один-единственный затертый кругляшок у кузнеца в соседней деревне. К тому же уже умывшийся и тоже слегка ошарашенный Насьта сидел у причудливого закругленного сверху окна с таким видом, словно его отдали в рабство за всю эту роскошь до конца его дней.

– Есть будешь? – жалобно спросил ремини и встряхнул уложенным мешком.

– Нет, – поморщился Марик и оглянулся. – А где Кессаа?

– Ждет в лавке напротив заведения, – объяснил Насьта и прошептал, как будто под одной из кроватей притаился соглядатай: – Ты знаешь, мне кажется, что она собирается истратить еще несколько золотых. И мне это не нравится!

– Почему же? – постарался сделать спокойное лицо Марик. – У нее есть деньги, и она их тратит.

– У меня тоже есть… немного денег, – прошипел Насьта. – Но я не трачу их… так. Отец говорил мне, что разбрасывают деньги вокруг себя только дураки или те, кто отправляется в путешествие в один конец, а Кессаа – далеко не дура. Я бы даже сказал, что совсем наоборот!

– Что значит «в один конец»? – не понял Марик.

– То и значит! – цыкнул зубом Насьта и постучал ребром ладони по горлу.

– Ну это ты зря, – поморщился Марик. – А мы для чего с ней? Не позволим!

– Ну так давай торопиться, – поднялся Насьта. – А то мне порой кажется, что этот лысый не просто так обозвал нас нерасторопными. Кессаа сказала, что перебросится словом с хозяином заведения, потом пойдет в соседнюю лавку, но нам догонять ее следует через нужник.

– Через что? – вспомнил Марик очередное новое слово.

– Да не через ту дыру, в которой… ладно, – махнул рукой ремини. – Давай бочку двигать. Для всякого любопытного мы вроде бы как остались в этой комнате до вечера.

Бочку удалось сдвинуть легко, хотя Марик и почувствовал боль в перевязанных ранах, но, когда пришлось спускаться по узкой лесенке к выходу в вонючий и темный проулок, баль едва не взвыл. Все-таки ран на его теле оказалось немало, и он умудрился в этой тесноте потревожить все, да и не по одному разу. Еще ночью Кессаа заставила его раздеться до исподнего, после чего оказалось, что у него раны на обоих предплечьях, на бедрах, на боку и, что изрядно повеселило Насьту, даже на одной из ягодиц. Смазанные жгучей мазью, они запылали огнем, и стиснувший зубы Марик даже не сразу понял, что пронзившая мешок короткая металлическая стрела безнадежно испортила его фляжку. Кессаа повертела смертоносное изделие в руках и заметила почти безразличным тоном:

– А вот эта штучка отравленная. Верно, придется завтра раскошелиться – много у меня вопросов к трактирщику, много.

Марик рассматривать стрелу не стал, удовольствовавшись объяснением, что она выпущена из самострела, о которых он слышал, но не видел никогда в жизни. Его не слишком обеспокоили легкие раны, которых он не заметил в горячке, гораздо более неприятными были слова Кессаа. Сайдка отчеканила, глядя ему прямо в глаза, что и колдовал он неплохо, и двигался хорошо, но сражался ужасно, и если бы среди этого сброда был хоть один мастер, то лежать бы Марику вместе с бродягами на той же самой мостовой.