Ольга Брилева - По ту сторону рассвета

Ехать в Каргонд на ночь глядя не хотелось, и он остановился в лагере Риана. Народу там сейчас было мало: простых стрелков на зиму распустили по домам. С началом Тхэнно, Дракона, — разослать нарочных собирать людей, напомнил он себе.

Антары и харма-таэри чувствовали себя здесь больше пленниками, чем хозяевами. Илльо знал о нескольких драках с орками — но в последнее время людям такие драки сходили с рук, а виновных орков вешали, и драки сошли на нет.

Анардил Фин-Риан уступил ему свою камору в землянке и велел подать еды. Ему налили из общего котла, но это было уже не вонючее варево, а вполне пристойная похлебка на солонине и пшене. Эль, отметил Илльо, был самодельный и свежий.

— Где взяли ячмень? — спросил он.

— На еде сберегли, — признался сотник. — Другой раз выпить хочется, а нечего.

— Как нечего? — удивился рыцарь. — Опять коморник ворует?

— Нет, господин. Просто в нескольких бочках эль протух. Нельзя свежий эль наливать в старые бочки, разве что в них прежде норпейх держали.

Илльо поморщился — опять мелкое вредительство, одно из многих, где нерадения больше, чем злого умысла. Горцы как будто не понимали, что плодами их работы будут пользоваться такие же люди как они, их соплеменники — и делали дело спустя рукава. И даже наказывать кого-либо за это не имело смысла — иначе Дортонион скоро обезлюдел бы.

Он остался один и улегся отдыхать, не раздеваясь и не снимая сапог, покрыв немудреную постель сотника сверху попоной.

Чуткий сон продлился недолго — Илльо проснулся от смеха и пения за стеной. Горцам было некуда торопиться и они не устали с дороги — поэтому рыцарь, скорее всего, просто перевернулся бы на другой бок и заснул, если бы ему не показался знакомым один из голосов. Чистый, грудной, этот голос принадлежал или молодой женщине, или юноше-подростку. Женщин приводить в лагерь было запрещено…

Илльо сразу же узнал песню, долгую горскую балладу «На поле золотом».

Как это нередко бывает в горских песнях, чередование искусных образов — «закат, точно алый плат» и самых простецких, переходящих из песни в песню, изобличало не одного творца, а искусство целого народа. Илльо поднялся и приоткрыл дверь в соседнее помещение. Горцы сидели в круг у очага, слушая певца и тихонько подпевая.

Ну да. Можно было смело закладывать свою голову против бочонка протухшего эля — Илльо правильно узнал голос. На лютне все так же неумело тренькал рыжий мальчик с изъеденным оспой лицом, приходивший в Каргонд в день Звезды, взятый было Береном в услужение, но уже на третий день крепко побитый и бежавший. Значит, он выжил. Значит, так и шатается по всей стране, получая в крестьянском доме или в солдатском лагере то кусок хлеба и чашку похлебки, то пинка…

Илльо притворил дверь и вернулся на постель. До утра, рассудил он, мальчишка никуда не денется, а сейчас — спать…

Утром, едва проснувшись, он выбрался в общую и нашел мальчишку в закутке под сеном.

— Вылезай, — сказал он, потеребив паренька за плечо. Голос его был совершенно спокоен — он уже знал, что такого голоса боятся больше всего ибо не знают, чего ждать — гнева или снисхождения.

Паренек выбрался, дрожа и ежась. Услышав возню, проснулся и сотник.

— Разве посторонних не запрещено пускать в лагерь? — спросил Илльо.

— Моя вина, — сказал Фин-Риан без колебаний. — Холод на дворе, а мальчишка один… Не к оркам же его гнать. Опять же, учений стало меньше и работы… Скучно бывает вечерами, господин рыцарь.

— Вы будете наказаны, — Илльо крепко взял паренька за плечо. — Я велю в десять дней выложить из камней ограду вдоль дороги отсюда до тракта, высотой по колено. Мальчишку я забираю с собой.

— А зачем ограду? — спросил Фин-Риан. Илльо беззвучно вздохнул: он уже понял, что из горцев не выбить привычку переспрашивать и уточнять приказы, сколько плетей ни изведи.

— Низачем, сотник. В каменной ограде нет никакой надобности — кроме того, что вы должны сделать ее в наказание. Через десять дней я вернусь и проверю — и если окажется, что вы опять скучали вечерами, то вас развеселят бичом.

— Малый ни в чем не виноват, — опустил голову Фин-Риан.

— Потому я и забираю его собой, а не оставляю вместе с вами строить ограду.

Они вышли на двор, Илльо подвели коня, он сел в седло и велел мальчишке держаться за стремя. Проезжая мимо орочьего лагеря, айкъет'таэро довел свой приказ до сведения командира орков.

Отъехав от лагеря шагов на триста, Илльо спросил паренька:

— Твое имя — Гили, я правильно помню?

— Да, господин Ильвэ. Только все называют меня Руско.

Руско, лис… Илльо улыбнулся — в мальчике не было ничего от хитрой, хищной рыжей молнии полей. Разве что цвет волос, торчащих из-под башлыка. Мордашка у него была хоть и не глупая, но совсем простецкая.

— Ты ведь из Рованов, Руско?

— Из долинных Рованов, сударь.

Илльо так и не научился как следует разбираться в хитросплетениях родословных беорингов. Чем долинные отличаются от горных?

— Как поживает мардо Берег? — спросил он наобум.

— Вы о ком, господин Ильвэ? — удивился мальчишка.

— Ни о ком, — Илльо улыбнулся. — Я проверил, тот ли ты, за кого себя выдаешь.

— А, — грустно сказал мальчик.

— Ну, а твой дядя, посылавший тебя за милостыней?

— Я его давно не видел. Не то чтобы он меня любил…

— А я слыхал, что все вы держитесь друг за друга и кровные связи для вас много значат.

— Так оно так, господин Ильвэ, только… я байстрюк, вот оно что. И родня меня знать не хочет. Пока была жива мать, ее родичи меня как-то терпели, а сейчас…

Обида, уловил Илльо. Но не сильная. Похоже, мальчик не злопамятен.

— Понятно. Давно умерла мать?

— Той весной, как снега ушли.

Скорбь мальчика была неподдельной.

— Сколько тебе лет? — продолжал допрос Илльо.

— Четырнадцать, — соврал паренек. Страх, сопровождавший эту ложь, немного позабавил Илльо.

— Не бойся, я не продам тебя вербовщикам. Я — Голос Айанто Мелькора, глава дхол-лэртэ армии. А не торговец рабами.

— А я и не боюсь, — паренек шмыгнул носом. — Это мне просто холодно.

На самом деле он боялся, и немало.

— Как ты думаешь, что я сделаю с тобой в Каргонде?

— Не знаю, сударь. Я думал, раз я сбежал, то я теперь беглый раб. Значит, что захотите, то и сделаете.

Илльо прислушался к его чувствам. Это была не слепая и тупая покорность. Это было какое-то скрытое мужество. Мальчишка хотел в Каргонд, как бы ему ни было страшно. И двигался к своей цели.