Дмитрий Казаков - Логово тьмы

Чуть в стороне зажглись две золотые точки, стал виден ползущий Рыжий, похожий на диковинную мохнатую гусеницу.

– Что, и тебе тут плохо? – пропыхтел Олен. – Клянусь Селитой, никто из твоих сородичей не забирался так глубоко.

Слова породили странное, шелестящее эхо, а кот прижал уши и задрожал всем телом.

– Ничего, – говорить было трудно, челюсти едва повиновались, да и вообще тело слушалось плохо. – Сейчас сделаем дело и полезем назад. Наверх полезем. Если мы лестницу найдем, конечно.

Шаг, еще шаг, открываются внутренности диковинного «фонтана» – неглубокая чаша и маленькое отверстие в самом ее центре. Не больше ногтя на мизинце, но именно через него сочится «дым», тянется его тонкая струйка вверх, пронизывает земную толщу, чтобы обернуться на Теносе давящим ужасом и смертоносными чудовищами, дать силу Харуготу и его ученикам…

Шаг, еще шаг, каждый дается тяжелее и тяжелее. Ноги словно прирастают к полу.

Олен шел, напрягая все силы, выжимая из себя все без остатка. Он не знал, как именно будет затыкать отверстие, он только видел цель и понимал, что обязан дойти до нее.

Страха не было, он остался где-то далеко вверху, там же, где обычная жизнь.

Жалобно мяукал Рыжий.

Шаг, еще шаг… самый последний…

Олен перекинул одну ногу через бортик, поставил внутрь чаши «фонтана», и в уши ему ворвался многоголосый шум. Рев, визг, бормотание и стоны проникли в голову, заметались там, словно эхо в горной пещере, заставляя рассудок задергаться в испуге, сводя с ума…

Это походило на то, что Олен испытывал во время видений, насланных ледяным мечом. Но там голоса шептали, мягко подсказывали, здесь же они орали и ревели, выли, причитали и чмокали. Кому принадлежали они – оставалось неясным, то ли самой Тьме, бесконечной, вечно голодной, то ли ее Владыкам, таящимся в провалах между мирами, где вроде бы не может быть ничего живого.

Это не имело значения, главное – Олен сумел выдержать их бешеный напор, сохранить ясность рассудка. Сделать еще шаг, поднять руку с Сердцем Пламени и вскинуть ледяной клинок, такой тяжелый, такой неподъемный…

Позади шорох, скрежет когтей по камню – Рыжий вспрыгнул на бортик «фонтана», глаза горят, шерсть словно охвачена пожаром.

– Получи! – выдавил Олен и ударил одновременно мечом и вызванным из кольца огнем.

По крошечной дырочке, через которую сочилась Тьма.

Каждая частичка его тела просто завопила от боли, когда соединилось несоединимое – жар бушующего пламени и холод вечных ледников. Олен почти увидел айсберг с город и стену огня высотой до неба, различил чудовищный, басовитый рокот, пошедший со всех сторон.

Пламя и лед ударили в одну точку, алое и голубое смешались, заставили дрогнуть струйку Тьмы. Олен увидел, как «фонтан» начал рушиться, по чаше и бортикам побежали трещины. Хлынул свет, в тысячи раз ярче солнечного. Почти ослепшие глаза наполнились слезами.

Рыжий вновь замяукал, и Рендалл ощутил, как его подбрасывает. Налетевший вихрь подхватил человека и оцилана, понес их вверх. Мелькнуло что-то, похожее на зеленовато-синий ковер, вышитый белыми блестками, пронесся мимо желтый шарик, раздался громкий треск.

И лишь в этот момент Олен потерял сознание.

Саттия выстрелила еще раз, но стрела отскочила от стены и упала на пол.

– Кто это был? Где он? – Гундихар вертелся на месте, держа наготове «годморгон», а Бенеш прижался к стене.

– Один из наших врагов, – ответила девушка. – А вот куда он пропал – не знаю. Словно растворился…

– Эй… ну… – Маг поднял дрожащую руку. – Что с ним?

Все трое одновременно посмотрели на Арон-Тиса.

Алхимик лежал на полу, и одежда на его груди намокла от крови. Дышал гоблин хрипуче, с трудом, глаза его были закрыты, а руки – сжаты в кулаки, показывая, что их хозяин испытывает сильную боль.

– Эй, что с тобой? – Гундихар опустился на колени. – Ты ранен?

Открылись глаза, когда-то розовые, почти белые, а сейчас – черные, наполненные мукой.

– Нет, – просипел алхимик. – Не совсем… Просто я умираю.

– Хватит глупости болтать! – рявкнула Саттия. – Не таких из пасти Адерга вытаскивали. А ну, Бенеш, осмотри его!

Молодой маг поспешно присел, затрещала разрываемая одежда. Открылась словно намазанная кармином грудь, и в самом ее центре – кровоточащая рана, в глубине которой трепетало сердце.

– Э… ну. – Бенеш побледнел. – Чем это сделано, да?

– Клинком из Тьмы, – ответила Саттия, не забывая прислушиваться к тому, что творится снаружи. – Ты сможешь его вылечить?

– Ну… я, это… могу… постараться, хм…

– Не сможет, – вновь подал голос алхимик. – Ничто и никто не сможет мне помочь, я знаю. Разве что камень мудрецов… но его запасы я потратил в Огненных горах и в Милесе… но я не жалею.

Гундихар зарычал, стиснул здоровенные кулаки.

– Не грустите. – Арон-Тис сделал попытку улыбнуться. – Я и так прожил очень долго… для гоблина, конечно… Узнал столько, что хватит на десять роданов… особенно… да, после встречи с вами… столько осталось непознанного, но все постичь не дано и богу. Нет, я не жалею…

Говорил алхимик медленнее и медленнее, и сердце в ране замедляло ход.

– Надеюсь только, что все было не зря… что… Олен… достигнет… цели… – Арон-Тис улыбнулся, и глаза его остекленели.

Сердце остановилось.

– Нет, не может быть… – пробормотал Гундихар. – Это просто невозможно. Но почему погиб тот, кто знал и умел больше всех нас? Где справедливость?! – последний вопрос гном прокричал, и в углах зашушукалось эхо.

– Ладно орать, – поморщилась Саттия. – Горевать будешь потом. У нас есть задача – больше никого не пустить в храм, чтобы Олен дошел до цели. Ее и будем выполнять, чего бы ни произошло. Ты понял?

– Конечно. – Гундихар стиснул рукоять цепа так, что крепкое дерево затрещало. – Пусть только они сунутся…

Но уцелевшие чернокрылые не спешили внутрь Дома Ничтожества. Снаружи было тихо, лишь иногда доносились приглушенные голоса или шаги. Тоскливо ревел в небесах ветер.

Время тянулось с мучительной неторопливостью. Саттия, Гундихар и Бенеш почти не разговаривали, лишь иногда обменивались ничего не значившими репликами. Сидели около входа в зал и ждали, когда посланцы Харугота попробуют проникнуть в святилище. Но пока этого не происходило.

Начало светлеть, в Дом Ничтожества заползла серая лапа утра, затем видимый через проход кусочек неба стал по-дневному голубым.

– Ну где же он? – прошептала Саттия, чувствуя нарастающее беспокойство. – Или он… не сумел?

Отогнала дурные мысли, принялась бороться с желанием немедленно вскочить и помчаться в глубь храма, на помощь Олену. Гундихар закряхтел, а Бенеш посмотрел на девушку с укором.

Наступил полдень, когда недра Дома Ничтожества дрогнули, откуда-то снизу долетел могучий рокот.