Константин Бояндин - Осень прежнего мира

Бревин только рукой махнул.

Монах походил взад и вперёд и ожесточённо почесал спину. Лагерь их находился возле того самого холмика. Яблоня успела уже завязать крохотные плоды и те постепенно созревали — опять же, чересчур быстро для обычного дерева.

— Почему мне всё время кажется, что кто-то стоит за спиной? — спросил пространство Унэн. Но ни у кого другого таких ощущений не было.

Коллаис ничего не помнила с тех пор, как Бревин взял в руки княжеский знак, служивший единственным доказательством того, что его обладатель действительно был князем.

Потом неожиданно она ощутила себя стоящей обнажённой в просторной клетке, где устланная соломой земля больно колола босые ноги. В клетке пахло так, словно рядом с ней находилось какое-то крупное животное. Хищное животное. Прежние страхи ожили и девушка подумала, что князь-таки нашёл способ избавиться от них. С воображением.

Однако за прутьями находились другие клетки и в них действительно сидели хищники. С некоторым недоумением бросавшие взгляды в её сторону.

А затем послышалось насвистывание и смотритель этого зверинца появился, деловито занимаясь кормёжкой и уборкой клеток. Когда он увидел человеческие руки, обхватившие прутья и пару серых глаз, что смотрела на него в замешательстве, ноги отказались служить юноше и он уселся прямо в корзину, в которой нёс куски мяса.

— И долго ты намерен так глазеть? — послышался вопрос с той стороны решётки.

Несколько минут спустя появился Бревин. Никогда прежде Коллаис не помнила, чтобы брат так обрадовался, увидев её.

Владельцы зоосада долго смотрели им вслед.

— И ведь никто всё равно не поверил бы! — воскликнул Рильге. — Даже если бы мы не пообещали молчать.

— Но мы пообещали, — старик усмехнулся. — Ну ладно, всё хорошо, что хорошо кончается.

Остаток истории о том, что произошло после, Коллаис выслушала от Унэна и, откровенно говоря, поверила немногому. Хотя, если бы рассказывал её брат… Ользан же продолжал спать — дыхание его едва ощущалось, но ничего необратимо страшного они не находили. Так дни и тянулись — Бревин успел при помощи жезла посетить крупнейшие города Шантира и убедиться, что далеко не все были твёрдо убеждены в кончине его и его сестры.

Равно как лишь немногие из наместников одобряли союз с Лереем, который прежде всего отнял у них львиную долю сокровищниц и лучшие войска. Так что, по крайней мере на первое время, смуты, по-видимому, удастся избегнуть. Слухи — о возможностях которых у Бревина не было никаких заблуждений — успели широко распространиться с той бесконечно долгой ночи. Упоминался в них и незадачливый барон, с позором бежавший домой и так и не успевший всласть пограбить опустевший замок. Говорили также о могущественном маге, который разрушил пол-Шантра, сражаясь с имперскими войсками. Интересно, что думали об этом жители самого Шантра?

Единственной серьёзной угрозой оставалась регулярная армия Лерея. По прямой от Агглона, ближайшего к Шантру города империи, было восемь дней пути. В том, что вторжение неминуемо, шантирец не сомневался. Шантир был лакомым кусочком — от последних катаклизмов ни рудники, ни важнейшие фактории не пострадали, а жители горных селений могли вообще ничего не заметить. Только что дань, которую они должны будут заплатить два месяца спустя, неожиданно окажется намного меньшей.

При условии, конечно, что новым князем будет он, Бревин.

— Где я? — прохрипел Ользан, внезапно выплыв из медленно текущего сладкого потока. Память милосердно затемнила то, что вызывало боль и страдания, и от предыдущих дней в голове в него оставалось немного. Глаза с трудом удавалось держать открытыми и кроме разноцветных пятен, что были крышей шатра, ничего разглядеть не удавалось. Юноша попытался приподняться на локтях и не смог.

— Со мной, — послышался рядом знакомый голос.

Из тумана выплыло лицо Коллаис и Ользан слабо улыбнулся и протянул к ней руку. Вернее, показалось, что протянул — на самом деле только пошевелил кончиками пальцев.

Руки осторожно усадили его, подложив под спину что-то мягкое.

— Ешь, — чашка с бульоном возникла перед ним и в тот же миг проснулся жуткий голод. Есть, однако, Ользан старался медленно — каждая ложка, которую ему подносили, обжигала внутренности расплавленным свинцом.

— Что у… — начал было он, когда первый голод прошёл и окружающий мир стал намного чётче. Коллаис (вновь в бело-зелёной одежде целителя, а не в походной форме) прижала ладонь к его губам и вынудила улечься обратно.

— Спи, — велела она. — Вопросы потом. Мне тоже хочется о многом тебя расспросить.

К удивлению Ользана, сон пришёл почти мгновенно. На сей раз это было не вязкое и одуряющее течение, покидать которое совсем не хотелось, а обычный сон — исцеляющий, лишённый сновидений, полностью скрывающий собою все заботы дневного мира.

Когда он, шатаясь, вышел из своего шатра днём позже, ему устроили небольшую овацию. Его обнимали, хлопали по плечам и поздравляли, словно человека, что совершил исторический подвиг. К слову сказать, сам Ользан из воспоминаний сохранил только пирамиду, статуэтки да семь невероятно красивых камней, переливающихся всеми цветами и поющих восхитительную музыку.

Или же музыку пел кто-то ещё?

Обо всём остались только смутные впечатления, словно о кошмаре — который никому не придёт в голову вспоминать, да ещё во всех деталях. Всплывали лишь отдельные фрагменты. Ользан извлёк пластинку, в которую собрались кусочки стекла и долго глядел, пытаясь понять, что же там изображено. Но штрихи легли беспорядочной грудой и никакого образа собой не несли. Вздохнув, художник убрал пластинку прочь.

— …Вот только магия с каждым днём всё слабее, — пожаловался шантирец. — Я уж не знаю, что ты там устроил, Олли, но фейерверк был знатным!

— Да, — подхватил Унэн, блаженно откинувшись на том самом холмике и сложив ручки на животе. — А какую историю я по этому поводу напишу. Клянусь Учением, со времён моего великого предка никто не устраивал такого основательного переполоха. Не знай я твоей родословной, подумал бы, что мы родственники.

Ользан рассмеялся и неожиданно остановился, глядя на монаха. На миг ему показалось, что, облачённое в жёлто-оранжевую накидку, там сидит совсем другое существо. Лохматое, клыкастое, с горящими глазами, мохнатыми ушами и наголо выбритой макушкой. Одним словом, обезьяна. Из-под одежд выглядывал кончик хвоста.

Затем видение пропало и вновь был толстенький и благодушный монах. Ользан некоторое время подозрительно вглядывался в него, но ни клыков из пасти, ни меха так и не увидел.