Дмитрий Сорокин - Оберег

Колдовской косер Молчана горел ровно, изредка лишь соглашаясь поплясаь под легкие дуновения ночного веерка. Фаима давно уже закончила свой сранный рассказ, а Рыбий Сын все ак же неподвижно сидел, глядя на языки пламени.

— Моему господину не понравилась сказка? — осорожно спорсила девушка. Он овеил не сразу.

— Понравилась, Фаима. Только во не понял я, чо же такое поучительное должен был я в ней усмотреть?

— Но, господин мой, эо же рассказ о вреде невоздержанности в вине! Жалкий вор Сулейман рассался с жизнью, желая испиь украденного вина. А джинн, чо сидел в кувшине, насолько пропиался вином, налиым уда же, чо… Почему ты смеешься, муж мой и повелиель?

— Все хорошо. Спасибо, Фаима. Только эту сказку тебе надо было рассказать Руслану. Хотя, думаю, теперь он надолго перестанет злоупотреблять вином… А еперь спи. Завра снова в пуь.

— Дозволит ли хоть теперь мой великолепный господин недостойной жене своей преклониь голову на его владетельные колена? Так мне спокойнее было бы заснуть…

— А, ладно. Преклоняй. — махнул рукой Рыбий Сын после некоторого раздумья. Фатима у же подошла к нему, легла рядом, обняв его и положив голову на колени задумчивого воина, чье лицо по-прежнему обезображивали раны и ожоги, полученные во дворце. Рыбий Сын так и не шелохнулся. Он сидел, думал о разном, прислушиваясь к окружающим шелестам, шорохам, и к ровному дыханию мгновенно заснувшей Фатимы. Когда небо начало уже светлеть, окрашиваясь в предрассветные цвета, он тоже заснул, быстро и для себя самого совершенно незамено.

Греческие письмена давались Миле еще с огромным рудом, но о чем написано, разобраь вполне было можно. Испыывая сильное душевное волнение, она при скромном свее свечи чиала древнее греческое сказание о сраданиях несчасного царя Эдипа. Многое ей было непоняно, многое понимаь она оказывалась — насолько некоорые момены в поведении греков были чужды ее нежной девичьей душе. Но царя все равно было жаль. С мыарсв Эдипа мысли незамено перескочили на собсвенные переживания, и Мила посепенно пересала чиаь, а просо сидела, подперев руками головку, и, глядя в воображаемую даль, думала, как бы поскорее увидеь Руслана, как помочь любимому. Вдруг да взаправду, он обречен на вечный бой с рекляым колдуном? Скоморохи, конечно, вруны извесные, но вдруг?

Она всала из-за сола, подошла к окну. По двору сновали холопы, спешили угодиь пирующим в Золоой Палае богаырям. Пировали, судя по шуму, уже вовсю.

А пировали, и впрямь, во всю силу. Повод был нешуточный: в кои-то веки на княжий пир пришел величайший богатырь земли Русской — Илья Жидовин по прозвищу Муромец. Илья устал глотать бесконечные реки травяных отваров, подаваемые ему знахарями ежедневно, и к тому же смекнул, что, ежли он не оставит в покое корчмы стольного града, то так и с князем поссориться недолго. Ссориться же с Владимиром Илья не хотел. Ибо цель у них была одна — Русь великая, сильная, спокойная. И потому, поразмыслив, облачился Илья в чистое, и пошел на княжий двор. Там его все знали в лицо — от воевод до последнего холопа. И почести, оказанные богатырю, пролились сладким бальзамом на его давно не хваленную душу.

Когда Муромец вошел в Золотую палату, народу там было совсем мало — Якун, Кучуг, Ратмир, непременный Фарлаф, — тот, казалось, просто жил в Золотой палате, ни на день ее не покидая, да еще человек пять из менее именитых. По стенке они, конечно, не построились — сами с усами, но почтение и вежество выказали, поприветствовали.

— Сами здравы будьте. — кивнул Илья. — Князь где?

В ответ бывалые рубаки только руками развели — мол, князю — князево, а мы тут медок покушиваем. Не знаем, не ведаем.

— Угу. — глубокомысленно произнес Илья, усаживаясь за стол. Неизвестно откуда взявшийся гридень подал ему ковш меду. Илья подношение отклонил:- Квасу! — потребовал он. Другой гридень тут же принес жбан квасу. Илья неспеша отправил содержимое жбана в глотку, затем крякнул и вымолвил:

— Солнце еще не зашло. Пошто мед-пиво хлещете, аки выпивохи неразумные?

— Так ведь, Илюша, душа-то болит… — робко возразил кто-то из менее именитых.

— Душа болит — к волхвам ступай! — рявкнул Муромец. — Превратили княжьи хоромы в корчму, сукины дети! — и потянул к себе блюдо с жареным гусем.

— Это он пока еще трезвый. — шепнул Якун Кучугу. Каган удивленно вскинул брови:

— Что ж будет, если напьется?!

— У-у, что будет… Хорошо, коли терем на месте останется…

— Да-а… — протянул Кучуг, не зная более, что сказать. Тем временем к столу стали подтягиваться прочие богатыри. Сначала они ютились в дальнем от Ильи конце стола, потом, по мере того, как их становилось больше, заполнили и все пространство вокруг. К тому времени и солнце село, и Муромец начал выпивать. Князь сошел в палату спустя часа полтора после заката. Ему прокричали изрядное количество здравиц, потом Владимир утихомирил всех, поднял ковш вина.

— Хочу пить этот ковш за Илью, величайшего богатыря земли нашей! — и выпил полный ковш, не отрываясь. Тут же посыпались здравицы в адрес Муромца. Илья встал, все еще с полным ковшом.

— Спасибо, Владимир Святославич, уважил. Пью за процветание земли Русской! — и в единый миг опрокинул в себя огромный ковш, раза в три поболе княжеского.

И потек пир дальше. Владимир, как обычно, с пира быстро ушел, сославшись на какие-то важные княжеские дела. Илья же постепенно добрел, даже шутки уже шутил, и мало кто поперек слово ему вставлять пытался, особливо, после того, как унесли с пира словоохотливого богатыря Фарлафа в полубесчувственном состоянии. Ковша после двадцатого Муромец внезапно резким движением поднял голову, окинул стол ясным взором и спросил:

— А где Добрыня, почему не здесь?!

— Да ведь… в Царьград укатил Добрыня-то… — послышалось с дальнего конца стола. — князь послал…

— Опять в Царьград? С базилевсами разговоры разговаривать?! — все замерли. — Ну, что ж… добро. Драться я сам умею, а ромеев за нос водить — нет. Добро. А Лешак где?

— Да на заставе он, Илюша…

— Лешак на заставе — а я тут с вами лясы точу?! — Илья вскочил, в разбойничьих глазах засверкали молнии. Он примерился уже было перевернуть стол и начать привычный, милый сердцу кабацкий погром, но в последний момент передумал, видать, вспомнил, где находится; с сожалением сделал шаг назад. — Мальчишку этого — и на заставу?!! Без меня?!!! — впрочем, мгновение спустя, могучий богатырь уже встряхнул густыми полуседыми кудрями, и взгляд его очистился. — Веселитесь, ребята! — гаркнул он. — А я к Лешаку поехал.

— На ночь глядя?! — спросил кто-то.

— А какая разница?! — удивился Илья. Окинул палату прощальным взором, кивнул и вышел. Через короткое время со двора послышался его зычный крик: «Коня!» и гулкий топот огромного зверя, богатыря среди всех коней.