Владимир Перемолотов - Внешний враг

Вылезающие на лоб глаза Гаврилы замедлили речь Избора..

— Или? — переспросил богатырь, не веривший ушам, но увидавший в этой оговорке проблеск присущего воеводе здравомыслия.

— Или до тех пор, пока с меня сапоги не снимут!

Воевода туже понял, что сморозил глупость и добавил, уменьшая ее размер.

— Или пока не дойду вон до того поворота…

Гаврила не решился ничего возразить, боясь показаться смешным, только сказал.

— Я думаю, что не зря на тебя надеюсь.

— А я надеюсь, что ничего не случится, — смущенный своей запальчивостью и данным обещанием сказал Избор. Гаврила посмотрел на него и чуть поколебавшись, кивнул. До поворота было не так уж и далеко — шагов сто.

— Вы чего? — спросил хазарин. — Умом повредились? Чего чудите?

Взгляд его перебегал с одного на другого, готовый рассмеяться при первой же улыбке. Но никто не улыбался.

— Не чудим… Шутим… — серьезно поправил его воевода. — Теперь, ежели что до поворота случится, тебе за всех стоять…

Исин повернулся и почти как Гаврила сделал несколько шагов спиной вперед.

— Постою… Надо было тебе Гаврила у купцов хотя бы оружием разжиться. Зря, что ли чудесами удивлял?..

Масленников пожал плечами, словно удивляясь нахальству хазарина.

— Я при мече, а если тебе что-нибудь от них нужно, мог бы со мной в костре постоять… Чего отстал-то? Огонь от тебя не дальше чем от меня был.

Хазарин посмотрел на не оставляющие следов богатырские ноги, на мягкую кожу сапог, не тронутую вчерашним пламенем.

— Так не холодно было… Вроде не зима. Чего в костре-то делать?

Гаврила не успел сказать, что хазарин должен был делать в костре. На глазах Избора он зачем-то скакнул в бок и стал медленно заваливаться вниз. В нелепом своем падении он замахал руками, то ли ища опору, то ли отмахиваясь от пыли, что поднялась над дорогой, упал на землю. Пальцы его прочертили десять глубоких борозд, а потом он вообще взлетел в воздух и повис над землей.

Неведомая сила дернула его в бок, перевернула и ногами вверх подняла к вершинам деревьев..

Никто не успел не рассмеяться, ни посочувствовать хазарину, вниз головой висевшему между деревьев — из кустов с обеих сторон полезли бородатые морды.

То, что это разбойники было ясно уже по их виду. Первый держал в руке изогнутую саблю, лезвие которой до половины терялось в окладистой бороде. Другие были не краше. На этот раз обошлось без молодецкого посвиста и без страшных воплей. Лихих людей оказалось пятеро, и они не стали тратиться на пустые крики против троих… нет теперь уже двоих — висевший в петле не счет — почти безоружных путников

— Верно люди говорят, «Кто рано встает, тому Бог дает!» — сказал кто-то из них. Голос был сиплым, словно говоривший еще не проснулся. Яйцо, почуяв, чем все это может кончится для него, нырнуло под громадный камень, лежавший у края дороги и затаилось.

Уверенные в своем превосходстве разбойники окружили их и бесцеремонно разглядывали. Избор поежился. Смотрели больше на него. Точнее на халат. Он вытянул шею, пытаясь рассмотреть за кучей разбойников, ставший вдруг очень далеким поворот, но встретился взглядом с атаманом и понял, что до него ему добежать не дадут.

Разбойники стояли молча, стараясь не спугнуть удачу, подавленные свалившимися невесть откуда счастьем. Наконец кто-то не выдержал и радостно изумленно воскликнул.

— Это же сколько тут каменьев? Столько и за год не пропьешь!

Очнувшись от этих слов, атаман свирепо напомнил.

— Кто это там хлебало разинул? Еще раз услышу — укорочу на голову. И пить нечем будет.

Потом он посмотрел на Избора. Именного на него, а не на халат, и деловито предложил:

— Снимай-ка халат, прохожий…

Избор коснулся ножей на поясе, посмотрел на Гаврилу.

— Черт тебя за язык тянул, — сдавленным голосом сказал богатырь. Он вытащил из-за спины меч и провел им вокруг себя, словно творил волшебство.

Над зарослями шиповника, наполнявшего воздух вокруг запахом меда, поднимались стволы берез, рассекавшие небо белыми стрелами. Кругом было так тихо и мирно, что воевода вполне миролюбиво спросил.

— А зачем это тебе мой халат, добрый человек?

Настроение утра ощутил не только Избор. Сам атаман, казалось, от этой красоты утратил часть своей свирепости. Он рассмеялся и снизошел до ответа.

— Потому что тебе он больше не понадобится. Покойнику халат только обуза…

Избор покачал головой. Он еще раз прикинул сколько осталось до поворота, оглянулся на беззвучно болтавшегося на ветке хазарина, посмотрел на всякий случай в небо, нет ли там Мури. Позади атамана, расперев кусты, на дорогу высовывался здоровенный камень, тот самый под которым сидело теперь яйцо. Стремительным прыжком Избор вскочил на него.

— Халат… Эко диво. Возьми лучше сапоги.

Он приподнял полы халата, показывая добрую кожу.

— Прикажи друзьям — пусть снимут… Не простые сапоги — скороходы…

Атаман не стал даже смотреть на них.

— Вытряхните его из халата, только так, чтобы кровью не испачкать.

Приказать-то было легко, а вот сделать… Через мгновение перед камнем уже стоял Гаврила

Загораживая атамана, навстречу ему шагнули двое — один с тяжелой секирой на мощной рукояти другой — с двуручным мечом.

— Эх, я бы вас… — с тоской сказал Гаврила.

— В другой раз, может ты нас, а уж в этот — мы тебя.

Обладатель меча обрушил удар на голову, а мгновением позже на него обрушилась секира.

Богатырь встретил удар не дрогнув.

Но каков это был удар!

Видя перед собой доспехи, разбойники вложили в удар всю силу, рассчитывая если не срубить богатыря, то хотя бы сбить его на землю, но картагино волшебство сослужило на этот раз добрую службу. Не причинив вреда человеку, меч и секира пронзили его и встретились с камнем. Веселый звон пролетел вдоль лесной дороги.

— Славный удар, — сказал Масленников, глядя на меч и секиру, торчавшие из его груди. — Но никак не лучше моего!

Разбойники стояли напротив него и в их круглых от удивления глазах уже теплился страх. Между ним и разбойниками был только один шаг и меч богатыря блестел как настоящий, но разбойники приклеенные к земле страхом даже не попытались увернуться. Больше всего на свете их сейчас занимали сведенные судорогой руки. Обездвиженные удивлением и болью разбойники застыли не в силах что-либо сделать, и чтобы заняться остальными он должен был покончить с теми, кто стоял перед ним.

— В глаза смотреть! — крикнул он, так, что эхо заходило под березовыми кронами. Он обращался к тем двоим, что стояли перед ним, но глаза всех тех, что стояли на дороге были прикованы к нему… Медленно, отлично понимая, что перепуганные разбойники никуда от него не денутся он четырьмя ударами крест на крест «разрубил» стоявших перед ним людей.