Ольга Денисова - Берендей

Никогда еще он не знал такой нежности и такой любви. Его сердце млело и обливалось теплой волной, когда он брал сына на руки. И жалел, что не решился родить его раньше. Все его страхи перед переездом померкли, неуверенность пропала – ради мальчика он готов был на все.

Малыш оборачивался каждую минуту. Едва насытившись, превращался в озорного человечка, гукающего, хватающего ручонками пальцы отца и шкуру матери. А рассердившись на холод или проголодавшись тут же становился медвежонком, прятался в материнскую шерсть и искал сосок.

Макар Степанович назвал его Степаном, в честь своего отца.

Медвежонок рос быстро, и вскоре обогнал человечка. И в размерах, и в ловкости, и в силе. Первые три года берендей живет с матерью, в отличие от обычных медвежат, которые редко зимуют с медведицей больше двух зим. За эти три года мать учит его быть медведем. А потом отец забирает маленького берендея, чтобы сделать человеком.

В конце апреля медведица вывела малыша из берлоги. Ему не понравилось оборачиваться на холодной земле, он еще не умел сидеть, поэтому быстро привык к тому, что пока он будет только медвежонком. Макар снова ходил за ними по пятам – медвежонок уязвим. Конечно, мать защитит его, но может случиться всякое.

Лето выдалось теплое и сытое. Медвежонок рос и креп, человечек пока не очень. Впрочем, по медвежьим меркам берендеи растут медленно. Обычный бер становится взрослым годам к двенадцати, а берендей – только к тридцати-тридцати пяти.

Степушка быстро понял, что оборачиваться хорошо на руках в отца, узнавал его, улыбался и гулил. Макар Степанович разговаривал с ним как со взрослым и верил, что сынок его понимает. Он не торопил время – за долгую жизнь привык не спешить, но, глядя на ребенка, все время пытался представить, как он будет расти. Как сделает первые шаги, как скажет первое слово, как пойдет в школу, в форме и с портфелем. Макар Степанович не знал, что форму давно отменили, а вместо портфелей носят сумки или рюкзаки.

К осени медведица рано начала искать берлогу – она достаточно жировала, и устала от воспитания отпрыска. Ей хотелось отдыха и покоя. Снова потянулась зима, и снова Макар Степанович ходил вокруг берлоги, и снова в темноте тетешкал ребенка, пытаясь в его «агу» разобрать осмысленные слова.

В апреле Степушка пошел, а к августу хорошо говорил «папа», «мама» и «дай». Макар Степанович старался не мешать воспитанию медвежонка, но с мальчиком нужно было разговаривать, поэтому он все чаще забирал его у матери и водил по лесу человечком. Он купил ему одежду, потому что приближалась осень. Еще одну зиму он проведет рядом с матерью, а к следующей осени переедет жить к отцу насовсем.

За окном давно стемнело, когда, наконец, кортеж из трех машин выехал за ворота. В доме остались только Юлька с мамой, Людмила и Берендей. Людмила еще хлюпала носом, а Юлька не совсем пришла в себя после возвращения из леса. Впрочем, Берендей тоже. Он и предположить не мог, как это может быть тяжело и страшно. Едва он закрывал глаза, ему тут же виделся оскаленный белыми зубами череп.

Из леса они вышли совсем не такими, какими туда вошли. Берендей уже не боялся прикасаться к Юльке, а она не смущалась от этих прикосновений. И даже сама однажды провела пальцами по его щеке. Когда перевязывала ему руку – ожог был изрядный, и изрядно болел. На морозе это не чувствовалось, а в тепле сразу дало о себе знать. Юлька совершенно не умела накладывать повязки, но Берендей жалел о том, что ожог всего один. Она не задавала ему глупых вопросов, не ахала и не сокрушалась. Только молча провела пальцами по щеке. И он готов был сто раз обжечься, порезаться, сломать шею, лишь бы она сделала это еще раз. У нее были мягкие, теплые пальцы с нежными подушечками. И щека долго помнила прикосновение, от виска до угла губы.

– А давайте выпьем, – предложила Юлькина мама, выходя на кухню, – выпьем водки.

– Согласен, – ответил Берендей.

– И я тоже, – кивнула Юлька.

– А тебе не станет плохо? – он усмехнулся.

– Я немножко. Мне надо придти в себя. Не могу больше об этом вспоминать.

Берендей сжал ее пальцы.

Юлькина мама позвала Людмилу, и они быстро накрыли стол. На этот раз Антонине Алексеевне не пришлось хитрить с местами за столом – Берендей и Юлька сели рядом, как будто так и должно было быть.

– Разливай, Егор. Поминальную рюмку должен мужчина наливать, – сказала Людмила.

– Да, – подтвердила Юлькина мама, – помянем несчастного мальчика. Я тут одна его совсем не знала. А вы все, так или иначе, к нему причастны.

Да, теперь Берендей был к нему причастен. Воспоминание о волокуше с телом, которую он тащил через лес, больно ударило по нервам. Всю дорогу ему казалось, что покойник поднялся, сидит на волокуше и смотрит на него выеденными глазами. И он боялся обернуться, чтобы не увидеть этого на самом деле.

Он не смог вместе с Семеном сообщить о смерти Ивана его отцу. Он малодушно спрятался в Юлькиной комнате вместе с ней. Как ни странно, «большой босс» принял известие о смерти сына достойно и мужественно. Наверное, он пережил ее тогда, когда Семен нашел его машину. Берендей слышал, как он звонил жене, и просто сказал в трубку: «Ирена, Иван погиб. Мы выезжаем».

Берендей опрокинул в себя полную граненую стопку и не стал ее закусывать. Водка действовала на него сильней, чем на людей. Как на всякого зверя. И он не любил быть пьяным. Но сейчас он посчитал это необходимым.

Юлька закашлялась, и Берендей легко стукнул ее по спине.

– Ну что, тебе легче, Егор? – спросила Антонина Алексеевна.

Он кивнул. И с чего она взяла, что ему было тяжело? Неужели это так заметно? Юлька, например, пережила куда как больший стресс, чем он.

Они налили по второй и снова выпили не чокаясь. На этот раз Берендей закусил остатками Юлькиного салата. Хмель быстро закружил ему голову, как это обычно и бывало.

– У вас есть ставни? – спросил он Антонину Алексеевну.

– У нас жалюзи, а что? – удивилась она.

– Он придет. Он придет сюда по нашему следу. Мы забрали его добычу.

Берендей и сам удивился, почему не подумал об этом раньше, когда здесь было много людей и Вован с пистолетом.

– Медведь? – прошептала Юлька.

– Да, – ответил Берендей. Он чуть не сказал «бер». Назвать его бером вслух было все равно, что позвать. Его отец никогда этого не боялся. И Берендей тоже. До сегодняшнего дня.

– Покажите мне, как их закрывать, я закрою.

– Да, пожалуй, ты прав, – согласилась Антонина Алексеевна, – только мы пойдем с тобой вдвоем. Они закрываются с улицы.

– Мы пойдем все вместе, – сказала Юлька и поднялась.

– А это без разницы – вдвоем или вчетвером, – успокоил их Берендей, – медведю все равно, сколько нас. Вчетвером мы будем – он убьет четверых. Без оружия мы ничего не сможем сделать. Поэтому я пойду один.