Ольга Денисова - Берендей

– Убирайся, – Берендей поднялся на локте повыше, преодолевая боль, – убирайся, или я убью тебя. Это мой лес…

Слово качнулось в пространстве, замерло на секунду, и устремилось вперед, шевеля натянутые струны мирозданья. К вечности. И три хрупких мира откликнулись, на миг потеряв равновесие, содрогнулись, балансируя на нитке времени, и пришли в движение. Вечность не заметит этой мимолетной вибрации, похожей на вдох живого листа. Вечности нет дела до трех миров, неужели она отзовется на слабый человеческий голос? Нет. Слово сольется с нею, но вечность не шелохнется.

Юлька сидела на снегу, зажав рот руками. Она видела, как из объятий большого медведя выпал Егор. Выпал и перекатился ему за спину. Медведь повернулся и пошел в его сторону. Юлька хотела закрыть глаза, когда медведь поднял лапу. Она поняла, что медведь метит в голову. И что после его удара Егора уже не будет. Никогда. Но глаза не закрывались. И она видела, как на месте медведя оказался человек. В самый последний миг. Человек не дотянулся рукой до Егора и упал на четвереньки, потеряв равновесие. Егор хотел подняться, она видела это, и закричала, чтобы он этого не делал. Только голос отказал ей. Он в принципе не мог подняться, Юльке это было понятно. Егор что-то сказал, и от его слов до Юльки дошла волна теплого воздуха, как будто она почувствовала его выдох.

Он снова начал подниматься, и Юлька обмерла, и на этот раз вскрикнула, зажимая рот еще крепче. Как будто хотела затолкать звук обратно в горло. А Егор что-то говорил. Не долго. И человек, стоящий перед ним на четвереньках, встал. Медленно. Осторожно. Огляделся по сторонам, как будто удивляясь. Сделал пару робких шагов. И побежал назад по дороге, шатаясь и петляя. Туда, откуда появился.

Леонид огляделся по сторонам. Что-то произошло. Что-то сломалось в нем безвозвратно. Он стоит в нелепой позе, а на него глазеют люди. Но все еще бояться подойти.

Он взглянул перед собой. А мальчишку, он, похоже, убил… Зачем? Вот он лежит перед ним, весь в крови, и захлебывается своей кровью. Разве не об этом он мечтал? Разве не к этому стремился? Для чего же ему это понадобилось?

Мальчишка еще что-то говорит? Да он его пугает! Смешной. Леониду стало его жаль, совершенно искренне жаль. И не нужен ему этот лес! Этот морозный, неуютный, заснеженный лес. По которому так тяжело ходить, где так холодно спать, куда совершенно не хочется возвращаться.

Он огляделся еще раз… Надо уходить. Пока люди не пришли в себя, и не поняли, что он наделал. Он медленно поднялся и оглянулся еще раз. Никто не шевелится, никто не пытается его задержать… Он шагнул в сторону леса. Потом еще раз, и еще. И побежал. Укрыться в лесу, дойти до следующей станции, сесть в электричку и вернуться домой! Домой!

У него на глазах выступили слезы. Домой! К горячей ванне, полной белой пены. К уютному креслу перед телевизором. К светлой кухне со свистящим чайником. К мягкой постели с чистым бельем. Домой!

Юлька как будто пришла в себя и вскочила на ноги. И одновременно с ней с места сорвался Михалыч. Он стоял ближе к Егору, но она обогнала его. Поскользнулась и упала, растянувшись во весь рост на дороге. И еле успела подставить руку, когда локоть Егора подогнулся, и он тяжело рухнул головой на дорогу.

Михалыч подбежал вплотную и присел на колени.

– Надо в больницу, – выдохнул он, – срочно. Я отнесу его.

– Нет! – взвизгнула Юлька, – не прикасайтесь к нему! Вы что!

– Да что ты, не боись, я осторожно…

– Нет! – Юлька никак не могла объяснить, что если у Егора что-то сломано, то его нельзя нести в больницу на руках. Его можно до туда просто не донести, – вызывайте «Скорую». Нельзя на руках… надо на носилках.

Подходили люди. Из тех, что стояли на остановке, и те, кто появился позже. Их окружили плотным кольцом. Защелкали крышки и запищали клавиши телефонов. Кто-то сказал в трубку: «Тяжело ранен», и Юльке стало очень страшно от этих слов. Потом были еще слова «медведь поломал», и это прозвучало еще страшней.

А Егор смотрел на нее. Он не потерял сознания, просто не мог шевелиться и говорить. Ее рука лежала у него под спиной, как будто она держала младенца, который не держит голову. И чувствовала, как рукав пропитывается кровью. И изо рта у него тоже вытекала тонкая струйка алой, пенистой крови. Это показалось ей особенно страшным. Потому что он мог захлебнуться этой кровью. Юлька не знала, что с эти делать, как можно помочь. Он почти не дышал. Редко-редко и совсем не глубоко.

– Егорка, – позвал Михалыч, – Егорка…

Егор кивнул веками.

– Ты не умирай, Егорка, слышишь? Щас доктор приедет. Ты только не умирай, хорошо?

Егор снова шевельнул веками, и угол его губы пополз в сторону, как будто он хотел усмехнуться.

– Егор, пожалуйста… – прошептала Юлька и свободной рукой взялась за его пальцы. И почувствовала дрожь. Он легко, почти незаметно надавил ей на запястье.

– Я умру, если ты умрешь, слышишь? – шепнула она ему и по ее щекам потекли слезы. Она не хотела плакать. Но слезы потекли все равно.

Егор все же выдавил из себя улыбку. Как будто хотел, чтобы она тоже засмеялась. И вдохнул поглубже. Улыбка его сразу погасла. Но он вдохнул еще раз.

В начале улицы взвыла сирена «Скорой помощи».

– Едут, – сказал Михалыч, – едут уже. Все хорошо будет, парень. Все будет хорошо.

Через минуту из «Скорой» вышел высокий врач в белом халате, и толпа расступилась, пропуская его. Он только один раз глянул на Егора, присвистнул и вразвалочку пошел обратно к машине.

– Вы куда?! – вскрикнула Юлька.

Врач оглянулся, цыкнул зубом и коротко ответил:

– За носилками. Посадите его.

Он махнул рукой водителю «Скорой» и открыл задние двери. Носилки выкатились с грохотом и оказались на снегу. Врач залез внутрь.

Юлька попробовала приподнять Егора, но это оказалось ей не под силу. Михалыч сам усадил его, и струйка крови изо рта сразу стала тоньше.

Врач вылез назад, зажимая под мышкой большую серую подушку.

– Умеешь? – спросил он Юльку.

– Что?

– Кислород давать.

Михалыч вырвал у него подушку:

– Я умею. Осторожней только его поднимайте.

– Да не волнуйся, дедуля. Тут одно из двух – или довезем или не довезем. Будет дышать – довезем.

– Ты дыши, Егорка, – шепнул Михалыч, поворачивая белый рычажок в углу подушки, – кислородом-то легче дышать.

Юльку подвинули в сторону грубые руки врача. Она заметила, как исказилось лицо Егора, когда они подняли и пересадили его на носилки. Ему было больно…

– Осторожней, – шепнула она.

– Брысь, малявка, – шикнул на нее врач, и они подняли носилки.

– Ты бы хоть укол ему какой сделал, – обиделся Михалыч.

– Какой укол, папаша! Через три минуты в больнице будем, там врач разберется.