Вера Камша - Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

– Сударь, – вонь не то чтобы раздражала, но могла пропитать одежду и вызвать ненужные вопросы, – отойдите. Я не могу разговаривать, не видя вашего лица. Вы хотите получить эти сосуды в полную и безраздельную собственность? Если да, мы можем заключить сделку.

Сухие иммортели в свете лампадки казались сделанными из золота, их теплое сияние превращало полутемную приемную в почти дворец. Живые цветы в комнатах Катарины тоже были – скромные примулы в стеклянном кувшинчике возле накрытой на ночь птичьей клетки. Наверняка с передаренной Иноходцем морискиллой. Кроме нее и Дикона в комнате не было никого – служанка помогала лекарю. По всем правилам, как светским, так и церковным, Дику следовало уйти, а он бродил от стены к стене, трогая то цветы, то подсвечники, и думал сразу обо всем и не о чем… О том, что они опять не поняли друг друга.

Затворившись в Нохе, Катари отрезала себя от людей. Она знала лишь то, что хотел Левий, готовый на ложь и лжесвидетельство именем своего придуманного бога. Кардинал превратил королеву в невольную союзницу своих замыслов, сыграв на ее вере и чистоте. Катарина всегда винила себя в чужих ошибках и преступлениях, чего удивляться, что она стала орудием врагов Альдо и Талигойи?! Ложь порой кажется истиной, особенно если часть правды приходится скрывать даже от Робера.

Иноходец до сих пор злится из-за приговора, предательство Спрута его и то не переубедило. Что ж, Повелителю Молний остается лишь завидовать – неприятные решения за него принимает сюзерен, Эпинэ только исполняет. Попробовал бы он выбрать между чистой совестью и Талигойей!

Создавшие Кэртиану боги заповедовали своим избранникам в том числе и жестокость. Пока эти заветы выполнялись, Золотая Анаксия существовала. Как только на смену неприятному долгу пришел сладенький эсператистский обман, государство рухнуло. Нельзя, делая по-настоящему великое дело, остаться незапятнанным. Ворон, как ни странно, это понял; Эпинэ, Катарина, даже отец – нет.

– Сын мой, вы еще здесь?

Дикон кинулся наперерез вышедшему наконец врачу, опасаясь, что тот уйдет, но человек с голубем на груди с готовностью остановился. Вблизи он напоминал растолстевшего Вейзеля и был столь же хмур.

– Я против продолжения взволновавшего госпожу Оллар разговора, – без обиняков объявил он. – Я надеялся, что вы ушли, так как отказывать больной в ее настойчивой просьбе нежелательно. К сожалению вы здесь, и госпожа Оллар хочет вас видеть. Я даю вам полчаса и ни минутой больше. Если больной вновь станет плохо, это будет на вашей совести.

– Что с ней?

– Главная причина болезни в том, что тело этой женщины уступает по крепости духу, – сварливо объяснил «Вейзель». – Если б госпожа Оллар отбросила мирскую суету, она бы выздоровела. Разумеется, ей пришлось бы до конца дней беречь сердце, но непосредственная опасность бы миновала.

У Катари больное сердце! Он всегда это подозревал…

– Я буду осторожен, – пообещал юноша, но врач уже шествовал к двери. Он сказал, что считал нужным, и не собирался задерживаться.

– Идемте, сударь. – В голосе вышедшей вслед за врачом служанки слышалась откровенная ненависть. К герцогу Окделлу, к Альдо или к мужчинам вообще?

Ведьма переползла две комнаты и постучала в дверь третьей.

– Окделл, – буркнула она, – как вы хотели…

– Пусть войдет.

Катари не лежала, а сидела у столика с зеркалом. Омерзительной серой тряпки на голове и плечах больше не было. Золотились две толстых девических косы, пахло кошачьим корнем и еще какими-то травами.

– Ну вот, – заворчала служанка, – встали… Сказано ж было лежать.

– Иди, Аманда, – устало и холодно велела Катари. Служанка подчинилась, на прощанье одарив Ричарда полным злобы взглядом. – Я знала, что вы еще не ушли, – тихо сказала королева, – и настояла, чтобы вас пустили. Мы вряд ли увидимся снова, поэтому я должна… должна сказать вам правду во имя Эгмонта… Святой Алан, как бы я хотела этого избежать!

– Я все знаю, – тихо сказал Ричард. Он поклялся эру Августу молчать, но заставлять Катари вновь пережить прежний кошмар было бы подлостью. – Я все знаю… Ты вернулась к Ворону, чтобы избавить отца от Багерлее и Занхи. Моя жизнь и моя кровь принадлежат Талигойе и тебе… Но мое сердце… Оно только твое. Навеки…

Он не собирался говорить о любви, но был рад тому, что сказал. Весна несет с собой войну и неизвестность, пусть Катари знает все!

– Не надо, – женщина уронила руки на колени, – не надо, Дикон. Я не хочу ничего слышать… Я не должна.

– Потому что повесился Фердинанд? – резко спросил Ричард. – Он это сделал ради тебя… Он хотел, чтобы ты была свободна и счастлива.

– Не надо, – беспомощно повторила Катари. Неужели эта женщина заставила в едином порыве подняться всю Посольскую палату? Вот это измученное хрупкое существо?

– Ты сделала для них все, что могла, – сказал то, что должен был сказать, Ричард. – И для Оллара, и для Алвы. Тебе не в чем себя упрекнуть.

Она вымученно улыбнулась.

– Ты ошибаешься… Какой глупый разговор, и совсем не о том… Я устала. Я в самом деле устала и забыла, зачем тебе позвала. Позови Аманду и… будь счастлив.

– Я не уйду без ответа! – Вдовий срок для раздумий невелик, а она слишком верит в Создателя…

– Какой может быть ответ? Я могла бы стать твоей матерью… Твоя любовь… твоя настоящая любовь еще заплетает куклам косы.

– Окделлы любят только раз… Я полюбил. Катарина, меня ждет война. Ты права, наша встреча может оказаться последней. Я должен знать правду!

– У нас нет будущего, Дикон. – Руки, мнущие кисти шали, те же руки, ломающие ветку акации. Теперь в них четки. – Нет и не может быть. Есть причина…

– Причина может быть лишь одна – ты меня не любишь.

– Пусть будет так, – печально и безнадежно произнесла женщина, и Ричард понял, что она лжет. – Я тебя не люблю и никогда не любила. Прошу вас, герцог, уходите.

– Это неправда! Неправда…

Катарина не ответила, даже не пошевелилась. Она лгала, в этом не могло быть сомнений. Лгала, потому что не считала себя вправе быть счастливой на могилах Фердинанда и Алвы.

– Не мучай себя. – Второй раз за день Ричард коснулся хрупких пальцев. Женщина вздрогнула, но руку не отняла.

– Ты видел эра Августа? – Она больше не хотела говорить о любви, и Ричард не настаивал. – Он здоров?

– Да. К нему очень хорошо относятся. Он гуляет, ходит в церковь… Он бы тебе рассказал, как по приказу Альдо относятся к узникам. Как в самом деле относятся… Это совсем не то, что ты воображаешь! Не то, что видела ты.

– Может быть… Но Багерлее – это не собственный дом.

– Поговори с Робером. Это из-за него! Он ненавидит эра Августа из-за кольца…