Анастасия Пак - Путь тени

– Посмотрим, – неопределенно отозвался человек, – что-нибудь да увидим.

Чертоги темной колеблющейся комнаты резко тряхнуло, взрывая фонтаном огненно-черных капель, полупрозрачных, быстро рассеивающихся, как дым. Убийца мгновенно ощутила жгучие прикосновения – капли вгрызались в кожу, расплываясь тонким облаком по ее телу, словно холодная, леденящая вода скользила по горлу умирающего от жажды, только у нее была другая жажда – жажда смерти тех, кто удерживал ее силу, и этот поток утолял ее. Пальцы рук сжались и резко распрямились, разбрызгивая стальные обжигающие иглы и вдруг рассыпались тонким острым инеем. Фонтан иссяк, оставив Убийцу, в облике скользнуло напряженное ожидание, затем бешено полыхнуло злостью.

– Только один, – безучастно отозвалась из угла тень, – радуйся и этому. Приток к силе есть приток, неважно насколько он велик.

– Мне этого мало, – бросила сквозь сжатые до хруста зубы Воислава. – Я хочу всю силу, целиком.

– Не жадничай, – колыхнулась тень. – Рискуешь лишиться всего.

– Как?! Я сильнее всех, меня нельзя победить, нельзя ничего отобрать. За мной Тьма.

– Это ты за Тьмой, – поправила тень, – обычная темная приспешница, чуть сильнее, чем все остальные.

– Ты заговариваешься, – сузились черные глаза. – Не забывайся, иначе от тебя избавятся.

– Мне запрещено высказывать свои мысли? – спокойно осведомилась та.

– Да, пожалуй это так, – негромкий смех раздробился на множество острых осколков, на тонкие длинные острия, прошедшие вспышкой сквозь темные стены, озаряя клубящуюся Тьму.

Зеленые кошачьи глаза тени застыли, словно покрывшись корочкой льда, в глубине скользнула насмешка, мгновенно подмеченная собеседницей.

– Не поладим, – тихо сказала тень.

– Мне это незачем, – оборвала Убийца. – Убирайся, оставь меня одну!

– Это мой дом, – вновь прозвучал безразличный голос. – Хочешь побыть в одиночестве – уходи сама, – ответом на ее предложение послужил вихрь белого морозного воздуха и ощущение полоснувшего ее ненавидящего взгляда. Опавшие ледяные брызги открыли зеленым глазам пустую комнату…

Темная на ярком солнце фигура мрачно стояла на берегу кристально посверкивающей реки, приглушая своим молчанием веселую красоту вечного лета. Человек стоял здесь уже давно, не проронив ни единого слова, просто смотрел куда-то в одну точку застывшим злым взглядом. Лучи били ему в лицо, высвечивая малейшие нервные подергивания, частое искривление губ в презрительной дергающейся усмешке или холодной мертвой улыбке. Человек был здесь чужим, его ненависть вливалась бурлящим ручьем в реку, отравляя ее воды, затуманивая дно. Он стоял один не только по жизни, но и в душе, словно все светлое вокруг было мертво, выгорело, оставив черную золу…

Хват присел рядом с Владием.

– Хороший сегодня денек! – нарочито громко сначала и с затихающей просительной интонацией к концу произнес он. Склоненная голова воина не шелохнулась.

– М-да, хороший…- повторил Хват и помрачнел. – Слышь, Владий, Миробой – то поди сейчас в светлых героях сидит, хмельной мед за нас поднимает, а ты тут чуть ли не воешь…Ну взбодрись, друже… ради него, а?

Владий поднялся рывком, закрываясь рукой от солнца, пристально вгляделся в проплывающие белые клочья облаков. Город еще трепетал, но жизнь понемногу налаживалась, становясь в старое русло, как и помыслы людей. Тени исчезли, прекратились нападки драконов, быстро текло время, стараясь отдалить все плохое, безрадостное, да только мыслимо ли это – никто еще не знал.

– Он ведь как воин умер, – продолжал Хват, – да и не один полег, – светлые глаза воина потемнели.

Владий обернулся, порывисто обнял хмурого Хвата. Проплывающие облака складывались в лица Миробоя, Дария, Михайло, Святобора… в череду знакомых и не очень суровых черт. Ясные лучи высветили в белоснежном кружеве чужое незнакомое лицо Титамира, хоть он и остался в живых. В последнее время они почти не виделись, словно что-то резко изменилось, сломалось в их отношениях, дружбе. Воин был обозлен на этот мир и весь его народ, часто пропадал и внезапно появлялся, глядя мутным ненавидящим взглядом. Владий почувствовал себя страшно одиноким в этом мире, чужим, ненужным. Не привык вот так – один. За что они погибли? За чужого князя, за чужой Роун. Все вокруг посерело, даже яркое слепящее солнце на миг спряталось, уронив на землю тень, в знак прощания, долгой разлуки.

На плечи обоих воинов опустились руки в черных перчатках.

– Мне жаль, – раздался срывающийся мелодичный голос. Шериан с трудом приходил в себя, чувство вины грызло его изнутри, рвалось наружу. Как ни говорил себе, что не виноват, что дал слово, да и то едва не сдержал, все равно не мог избавиться от скребущей сердце тоски. Боль жгла так близко, ощущаемо, что хотелось вырвать ее из груди, отшвырнуть подальше. Впервые за три года она так ясно дала о себе знать. Смерть… она и раньше шла за ним по пятам, как приблудный пес, иногда обегая его и поджидая за поворотом, но тогда, покинув свой первый мир, он был свободен, мог позволить себе предугадать, избежать, обойтись малой смертью да и то далеких и порой жгуче ненавидимых им людей. А здесь он привязался к погибшим воинам и еще живым, желал помочь, оградить… и не смог. Потерял себя, такого, каким был раньше, что-то прибавилось, что-то ушло, узнал всю глубину бессилия, когда хочется восстать, наброситься со всей накопившейся ненавистью и обидой за такую судьбу, а власти над событием нет… и не будет. И откуда только у Тиэла выдержка, способность спокойно, даже безразлично смотреть на муки сильных отважных людей, честных и верных, быть простым наблюдателем. В нем этого нет, но неужели когда-нибудь будет и он сможет вот так же… Впрочем, что такое жажда страха, ужаса, он уже давно познал, и холодная ярость никогда не была ему чужда. Отец специально это сделал, мелькнула догадка, хочет как можно скорее приблизить его к себе, сделать полноценной тенью.

– Мы понимаем, Шериан, – тихо сказал Хват. – Я видел, как ты пытался вмешаться. Знай, ты всегда будешь нашим другом. Мы все бы ушли еще раньше, тогда, в темном проулке, но ты помог… Видно, так надо, чтобы ушли они , а мы остались, чтобы стать сильней, всегда помнить их…

– Владий? – обратился Шериан к понурому воину. – Было время, когда я тоже чувствовал себя самым одиноким на свете, когда все представлялось чуждым, темным. Тебе нужно найти силы и суметь поднять голову, не глядеть ни вниз, тревожа их кости, ни вверх, вспоминая павших и браня защитников, а прямо, чтобы видеть настоящее и будущее. А они всегда будут вот здесь, – он приложил ладонь к груди, – и чтобы их увидеть, достаточно заглянуть сюда. Ты не один, и не смотри на этот мир, как на чужой берег, помни – это Роун, ты стоишь на родной земле, а она не любит слабых духом. Сейчас мы рядом, может, разойдемся когда-нибудь, но к чему заглядывать так далеко. Будем жить дальше и пусть сердце всегда остается таким же живым, как сейчас.