Леонида Подвойская - Предтечи Зверя. Изродок. (часть первая)

Таак. "Товарищ" Лузгина. Значит, с Мамки что, подозрения сняты? И то хлеб. Но мне пока от этого не легче. Арест – таки.

– Но откуда эта сумма? Почему? Откуда у него вообще миллион?

– Правильно! А откуда восемьсот тысяч? Не подумали?

– Да как-то… Всё больше считали.

– В общем, миллион был положен в этот портфель за гм… некоторое время до вашего приезда. Оперативный эксперимент, так сказать.

– Кто санкционировал?

– Да ваш Тарас Тарасович и санкционировал.

– Но основания?

– Оперативная разработочка. Был лёгкий стук, что берёте потихоньку. Не гнушаетесь. Да и по крупному тоже.

– Какой…

Гадёныш, ехидно улыбаясь дал мне высказать всё, что я думал о таком стуке и о стукачах.

– Не моя компетенция. Придёт пора – спросят по делу. А я так, из любопытства: бусы на меньше потянули?

Это был ещё тот удар. Кто? Если только кто видел? Ерунда, комната без окон.

Видеонаблюдение? Глупо. Никто тогда этому значения не придавал. Ну? Бычёк? Но зачем? Кто, кто ещё знал о бусах? Нет… о том, что были бусы – вся оперативно – следственная бригада. А вот о подмене…

– Ну что? Будем колоться? Как юрист – юристу скажу, возврат такой суммы… нет, не сенсация, конечно, но зачтётся. И не только на суде. И потом…

– Буду давать показания только с адвокатом. Кстати, хотел бы, чтобы об аресте известили и моего отца.

– Непременно. А адвоката – сейчас устроим.

Ну, "карманный адвокат" мало чем мог помочь. Только и зафиксировать, что своей вины я не признал. Слизняк. Наш Деляга – и то посимпатичнее. На моём теперешнем месте, конечно. А потом очные ставки с понятыми. На кой они? В чём противоречия?

И затем – месяц перерыва. Месяц изоляции и безвестности. Как к особо важному, никого не подсаживали. А, может, просто, пытали изоляцией. Но я – большой индивидуалист. Мне в таких вот случаях компания не нужна. Я и срок хотел бы отбывать в одиночке. Вот так. Уже "срок". Смирился? Ни за что! Осудят, подкоп буду делать. Даже, как у Швейка, "через выгребную яму". И всё-же – в одиночке.

Обо всём на свете передумал. Откуда и зачем такая подстава? Месть Чумака? За то, что не пошёл с ним? Или за то. что спёр бусы? Догадался, а прямо обвинить не может. Похоже. Но выгнал-то он меня раньше! Нет, отпустил по просьбе Бычка. А почему по просьбе его же отсюда не отпускают? Вдруг – очная ставка с Мамкой. Но здесь-то какие противоречия. Господи, как же она волновалась! Как явно страдала за меня!

– Вы выходили?

– Да. Следовало срочно позвать понятых.

– И долго ваше отсутствие длилось?

– Буквально две- три минуты.

– Мог ли за это время обвиняемый достать что – либо из чемодана. Теоретически?

Позволяло ли время?

– Только теоретически.

Воспользовавшись предложением задавать вопросы, я спросил, верит ли она…

– Нет!

Вопрос был отведён следователем, как не относящийся к делу.

Я спросил, как там Валька. И пока следователь отводил и этот вопрос, узнал, что "извелась". Ещё я просил об отце. По тому, как побледнела и без того не румяная сейчас женщина, понял – плохо. Но мой урод уже, брызгая слюной, заорал и меня выволокли из кабинета. Ладно. Завтра на допросе просто схвачу гада за его прыщавую шею и буду сжимать, пока не ответит.

Не пришлось. Назавтра меня привели к нему в наручниках и следак, этак злорадно сощурившись, сообщил, что мой отец…

Пришёл в себя я опять на полу, только не в камере, а в карцере. Что произошло после сообщения следователя, я не помнил. Но судя по боли во всём теле, без буйства с моей стороны не обошлось. Со мной уже случалось такое. Даже отец не всё знал. Отец… Я перевернулся на живот. Ещё больнее. Устроился на одном из боков, который меньше болел. Когда в штурманском учился, пошли в увольнение и нарвались на местных. А что хотите – годами, или уже – веками сложилось. Уводят девчат из-под носа. Оно-то и понятно, местный что предложить может? Вот и получается – влюбляешься, обхаживаешь, лелеешь, планы строишь. А тут вот такой "принц" заезжий ррраз – и в дамки. Так что, понять можно. Когда на кулачках. Но когда у тебя на глазах сразу двоих твоих друзей на ножи… Тогда тоже очнулся – тоже ничего не помнил. Говорили, что покалечил я их крепко, но не знаю, не видел. С этим Тамариным однокашником, ещё помню, как… Но там же ничего делать и не пришлось. Дело замяли – местные народ горячий, а одна искра, она ни к чему. И так всё вокруг тлеет. В общем, всё уладилось. Кроме меня. Комиссовали. Вовремя ещё и в глазах какую – то заразу нашли. Фишка в том, что если я зрение напрягаю, то буквы расплываются и я сквозь этот их экран стенку вижу. Ну, это никому в штурманском деле не надо, ты им остроту зрения давай. В общем, распрощался я тогда с небом, а отец и сказал… Впрочем, об этом я уже рассказывал. Отец…

Сердце, говорят, не выдержало. После сообщения, направленного по моей просьбе.

Ничего, и за это тебе, урод, воздастся! А следствие вскорости и закончили.

Другой, правда, следователь. А о судьбе "гадёныша" и конвоиров я узнал попозже.

Так же, как и о судьбе зечар, в камеру которых меня закинули после карцера. В воспитательных, конечно, целях. Вообще-то я думал, что такое только в кино бывает. Такое… мерзкое накопление уродливых генов. И вот этот мир, в отличие от выдуманных, существует даже не параллельно, а рядом с нами. Злобный крысиный мир. Да какой там крысиный! Сравнить – только крыс обидеть. Бычила с явно выраженными признаками умственной деградации, вихлявый гомик и косящий под этакого фартового одессита средних лет паскудник. В общем, ни одного достойного представителя криминала. Вихлястый с криком " здравствуй, милашка" полез, было, ко мне обниматься. Огрёб, свалился у ног одессита, заскулил.

– Неправильно ведёте себя в гостях, молодой ча-а-век, – протянул тот. – Боря, поучи вежливости.

С Борей мы побоксировали крепко. Правда, мне повезло – ни на что, кроме ударов с хаканием пудовыми кулаками у моего визави ума не хватало. Но камера была тесновата, уклоняться сложно, а подставлять плечи – вскоре они у меня начали просто затекать. Правда, и я доставал. В общем, когда нас разнял рефери, то есть, ворвавшийся наряд, я наверное, по очкам немного выигрывал.

– Ничего, Боренька, ничего, успокаивал потом громилу одессит. Твоя песня впереди.

Если человек не понимает учтивого к нему отношения…

– Я его всё равно…

– Потерпи, до завтрашнего утреца потерпи. И он будет твой.

– Всё, что останется, будет твоё! – захохотал присущим только им тонким смехом гомик.

Не надо было им это делать Ну, просто следовало бы учесть и моё состояние. Ночью вломились. Человек пять. Сила солому ломит. Поначалу скрутили, скоты, раздевать начали. Потом – опять провал в памяти. Нет! Помню ещё, что осветилась вдруг камера бледно-зелёным светом. Отвисли у них челюсти, у двоих что-то сразу из штанов потекло, а один стал в дверь ломиться. Помню, что въехал со всего размаха этим сволочам по мордам. Именно так – одним ударом. И ещё – по тварям в форме, которые, открыв дверь, пялились на всё это выпученными глазами. И словно не рукой ввалил, а зелёным пламенем мазанул… Я потом – опять карцер. И следствие не заканчивали – просто наспех скручивали.