Леонида Подвойская - Предтечи Зверя. Изродок. (часть первая)

Окружающие своего шефа ребятушки не поняли происшедшего. Нет, то, что их Гиммлер дыгнулся – поняли, конечно. Но вот от чего? Не выдержало впечатлительное сердечко вида вот такого ужастика? Наверное, так. Потому, как зло мотнул в мою сторону головой командир.

– Не-е-е-ет! – успел ещё услышать я крик вертолётчицы.

В детстве, читая книгу о Сергее Лазо, я с ужасом представлял себе последние минуты жизни этого человека. Потом успокоился – ну, не пролезет же тело в паровозную топку! Потом опять расстроился за него – когда в кино несчастного японцы всё же заталкивали в огонь живым. Хотя и связанным. А оказалось – ничего страшного. Если, конечно, сразу умереть. А вот мне не повезло. Вертолётчица, стерва, своим криком, не дала дожечь. Нет, для обычного человека хватило бы с лихвой. А вот для меня… А-а-а-у-у-у-у. Бо-о-о-ольно-о-у-у-у! Да, я хрипло выл и не выть не мог, хотя каждый глоток воздуха, словно свинец, обжигал и горло и лёгкие.

– Босс же сказал не кончать без его приказа.

– Мне такого приказа не передавали. Сама виновата. Да мы его, как видишь, и не кончили.

Удивительно, что я ещё слышал эти голоса. Видеть-то я уже ничего не видел.

– Убрать назад! Ну и вонища! Ещё и вой этот… Заверните в брезент и туда же!

Брезент – это новая боль. Как и волочение по земле. Господи, но за что? Я же столько не нагрешил! Да отними же ты у меня разум, если не хочешь отнять жизнь!

Палачи скинули меня на лестницу, и скатывали, пиная ногами. А смерть всё не шла и не шла. И даже забвение. Каждая ступенька, каждый удар армейского ботинка взрывались в чёрном сознании новыми и новыми ярко – золотыми вспышками боли.

Затем также ногами меня протолкали на шершавый пол. Где и оставили.

– Сдохни, тварь!

Я попытался влезть в его мозги с одной просьбой – дожечь. Нет, что – то нарушилось. Только недолгое гудение электромотора – и тишина. Если не считать хриплого, усиленного эхом воя. Ну, не герой я. Не могу молча терпеть такую боль.

Ну, не по грехам же мукау-у-у-у-а! … А – у-у-у-у – а-а-а!!! – это стоит вой моих соплеменников. Мы держались долго. Бог ли, природа ли, но наделил нас кто-то исключительной живучестью и способностью к регенерации. И исключительной памятью. И… и много чем ещё. Но для их проявления нужна была и жизненная сила других. Другой разумной цивилизации. Да- да, кровь людей. Сколько её там надо было нашему народцу? И выбирали мы самых отъявленных мерзавцев. Поэтому и жили не тужили. Мы – в водной стихии, выходя на сушу лишь так, иногда, по некоторым делам, а другой вид разумных существ – на суше, тоже не особенно к нам заглядывая. И всё бы ничего.

Только вот, прожгло. Ахнула сверхновая и выжгло всё. Мы последние. На суше-то уже давно пустыня. Но вот сейчас и наш черёд.

– Ты!

– Но почему?

– Ты! Молчи! И забирай всё! Мы не знаем, куда сможем послать твою матрицу. Не знаем, куда ты попадёшь – на другую планету, в другое измерение, в другую Вселенную… Но ты, как вирус, попадешь в другое существо, когда в том угаснет разум. И ты продолжишь наш род… Прощай.

– Но…

Мои соплеменники, уже погибая, уже завывая от боли, отдали и последние силы и добрые ласковые слова прощания. И объединили все свои способности, весь природный дар на мне. И я ещё увидел, как стала уменьшаться в размерах наша милая несчастная, когда-то голубая планета. И только стон боли умирающего народа не удалялся и не отпускал. И в этом ужасном безвременьи я тоже выл от горя и сострадания. Пока однажды, открыв глаза, не увидел странных людей, участливо склонившихся надо мной. " Как ты себя чувствуешь, сынок?" – спросил один из них.

Сынок? Какой я ему сынок? Я приподнялся и вдруг увидел свои руки. Странные, пятипалые, неестественного светло-розового цвета. Словно у рыбы без чешуи. Брр!

Даже наши сухопутные собратья были более пристойного вида.

– Ничего, – услышал я исходивший из моего рта голос. А затем провалился в долгое беспамятство. В прямом и переносном смысле. И только теперь, вот, с этим предсмертным воем вернулась и память. Нет, па, не возрожу я теперь наше племя.

Зачем вообще всё это было? Умер бы я лучше вместе с вами!

Опять гул мотора. Чьи-то шаги. Не вижу, не чувствую. Только вот опять – вспышка боли от прикосновения.

– Ну что, тварь, подыхаешь?

Рука очень неосторожно прикасается к моим обожжённым губам. Сейчас я ка-а-ак…

Нет! Голос женский. Так бы ещё одного урода с собой захватил. А женщину – зачем?

Я отвернулся.

– Шеф поручил мне узнать кое-что. И я не оставлю тебя тварь, в покое, пока не узнаю.

И опять рука касается моего рта. Мягко, но настойчиво. Это ещё что за…? Нет!

Не хочу. Незачем.

Тихий вздох – и пульсирующая струйка жизни на губах. Короткое освобождение от боли. Какое же это блаженство!

– Я буду каждый день приходить, пока не добьюсь своего. Ну, покажи, что ты можешь разговаривать, тварь!

– Что… тебе… надо…? – прогудел я. В принципе, мы неспособны разговаривать.

Незачем, если можно передавать друг другу мысли. Но… если женщина просит.

– Вот и умница. На сегодня больше ничего.

Она отняла руку и ушла. Боль вернулась минут через десять. И как я был благодарен этой неизвестной за десять минут покоя! Кто она? Светлана? Но… я уже знал вкус ей крови. Не она. Эта… вертолётчица? А ей на кой? И потом – откуда она узнала? Ну, узнать немудрено – хотя бы по ранкам у их погибших соратников. Или у Светланы выпытали. Ох, прости, Свет, вернул тебя в это дерьмо!

Лучше бы бежали дальше по лесу, куда глаза глядят! Может, за это и мука? М у-у-у-у к-а-а-ау – нахлынула опять боль. Только вот, заметил я, что кроме боли, вернулось ещё и зрение – я вновь увидел падающие сверху шарики воды. Кое как, перекатываясь, подобрался под этот миниатюрный водопадик и подставил под него потрескавшуюся кожу. Людям нельзя смачивать ожоги водой. Но это людям.

Я приложил палец к губам. Светлана согласно кивнула головой и разрыдалась молча, только тихонечко всхлипывая.

– Я… знала… я… верила… Нет, Виталя… я… уже ни во что не верила…

– Тих-тих-тих, – шептал я, пробуя спичками открыть наручники. Когда-то меня учили такому фокусу. Ну вот, удалось. И девушка тут же освобождёнными руками прижала меня к себе.

– Виталя… Виталик… ты ведь жив, да? – осыпала она меня поцелуями.

– Светик, ну что ты, ну конечно… только… давай быстренько отсюда!

Я аккуратно, ответив такими же быстрыми лобзаниями, выскользнул из объятий и вскоре освободил пленнице и ноги.

– Теперь дуем отсюда! – кивнул я в сторону лаза. Или… слушай, как часто к тебе заглядывают?

– Я думала, что теперь – всё. Если бы ты знал, как я себя казнила… А ты… ведь тебя же… Хотя… та женщина, она тебе помогла, да? она меня спрашивала и я ей рассказала, что тебе надо…