Юлиана Суренова - Книга 5_Слезы на камнях

Девушка сжалась в комочек, втянула голову в плечи, зажмурила глаза, превратившись в щенка, которого, лишь появившегося на свет, уже ждет неминуемая смерть.

– Ну, чего ты так испугалась, чего? Дракона? Так ведь он – друг Шамаша! И ты всегда знала, что он никогда не причинит тебе зла! Более того, он – то существо, которого ты так часто видела во сне, на котором не раз летала над миром снежной пустыни… К которому ты должна была бы уже привыкнуть, так же, как золотым волкам! Что случилось? Что на тебя нашло?

– Дракон убил бы меня…

– С чего ты взяла!

– Я видела! Во сне…

Богиня хотела что-то ответить на это, но остановилась, обдумывая услышанное, начиная подозревать…

– Сон… – пробормотала она. – Так ты искала истину предсказания во сне…Сон!…

Об этом я не подумала… Неужели братец постарался? Ладно, с ним я разберусь потом… Сейчас речь о другом…

"Обо мне!" – как-то сразу решила Мати.

– Накажи меня, Матушка-метелица!Накажи, только… – она хотела сказать… попросить: "Только оставь Шуллат", но не осмелилась боясь снова услышать "нет"…

– Да что там… – говоря так, словно не слышала мыслей смертной, лишь ее слова, богиня откинулась назад, в тень, вновь становясь невидимкой. Ее голос наполнился грустью и тоской, которые вытеснили из него последние отзвуки ярости. – Ты сама наказала себя. Я хотела, чтобы… – начала было она, но, не договорила, бросив лишь: – Что теперь говорить об этом!

"Да, о чем теперь говорить! Что говорить теперь, когда я все уже испортила…"- и Мати молчала, не в силах ничего сказать.

Из глаз девушки катились огромные горючие капли слез, которые, словно замерзая за гранью век, резали острыми ледяными краями душу. У нее было такое чувство, что рвутся нити, связывавшие воедино ее сущность, что она перестает быть самой собой, теряя часть себя…

А тут еще повелительница снегов, на мгновение вновь выскользнув из тени, потянулась к одеялу, укрывавшему тело волчицы, намереваясь забрать его. Девушка рванулась вперед, словно стремясь остановить Ее, помешать сделать это, но остановилась, натолкнувшись на прозрачную стену льда.

Боль все усиливалась и усиливалась. Еще немного – и Мати захлебнулась бы в ней, умерла, не в силах вздохнуть, шевельнуться, взглянуть на окружающий мир, в котором ей вдруг не стало больше места.

– Айя… – начала богиня врачевания, но умолкла, не зная, что сказать.

– Зачем это все? Я и так немало всего натерпелась, напереживалась за последние дни… И вообще…

– Я могу воскресить волчицу…

– Нет.

– Но…

– Здесь некого воскрешать.

– Ты говоришь так, словно Шуллат уже нет! – не в силах больше держать в себе всю боль и обиду вскрикнула Мати.

– И да, и нет, – у девушки было такое чувство, что, произнося эти слова, богиня не спускала с нее пристального взгляда своих огненных глаз, прожигавшего насквозь, до самого сердца души. – То, что было, того уже нет. Но есть другое.

Мати не могла ее слушать. Она зарыдала:

– Это неправда! Вот же она! – девушка хотела броситься вперед, коснуться тела волчицы, от которого, она чувствовала, еще веяло теплом. Но стена холода вновь остановила ее, не позволяя сдвинуться с места ни на шаг. – Не дай ей уйти! – плача, взмолилась она. – Молю!

– Она уже ушла. И вернулась.

– Я не понимаю тебя!

– Девочка…

– Не надо объяснять! Лишь сделай, как я прошу! Пожалуйста!

– Мати, Мати, – Айя вздохнула, – ты вновь повторяешь ту же ошибку…

– Какую!

– Бежишь от того, что есть, что должно произойти, что уже, в сущности, произошло.

Не надо. Не бойся реальности. Остановись. Постой мгновение на месте. Посмотри, что будет потом.

– Не могу! Ведь потом будет поздно!

– Мати, послушай меня, – у богини не было глаз, но, все равно, ее взгляд, словно две ладони взял душу девочки, сжал, успокаивая, не давая метнуться навстречу ошибке, – послушай: так должно быть. Так хотела снежная охотница.

– Шуллат?! – в ужасе прошептала Мати. Она не могла в это поверить, ведь… Ведь она всегда считала волчицу своей лучшей подругой и надеялась, что та отвечает ей тем же. Но… – Но если… – она опустила голову. В душе сразу стало пусто и холодно. – Если она действительно этого хочет…

– Хочет. Снежные волки боятся воскрешения больше, чем люди смети. Потому что они не знают вашей смерти. Для них все иначе…

– Но Шамаш… Он позвал Ее…

– Не затем, чтобы Гуллу воскрешала ее. Чтобы она помогла ему удержать твою подругу среди живых. Он понимал, что чувствует волчица. И он готов был дать ей всю ту свободу, о которой она просила.

– Даже свободу умереть…

– Да, девочка. Да. И вы говорили с ним об этом. Разве нет?

– Наверное… Раз так… Пусть… – Мати была готова смириться.

– Гулла, ты знаешь, что должна делать, – тотчас сказала Айя богине врачевания.

– Нинти, – хмуро буркнула та. Было видно, что ей совсем не нравилось все это. – Девочка, – повернулась она к молодой караванщице, не обращая внимание на волну нетерпения, излучаемую хозяйкой луны, – скажи, что мне делать? Оставить волчицу среди умерших или вернуть тебе? Я хочу услышать твое решение.

– Мое? Но почему? – удивленно смотрела та на небожительницу. Ей-то казалось, что все уже было решено.

– Потому что! – нахмурилась богиня врачевания, показывая, что не собирается потакать любопытству смертной, объясняя причины своих поступков.

Мати перестала замечать слезы. Говорить сейчас, казалось, было выше всяких сил, и, все же, ее губы шевельнулись:

– Шуллат хотела быть свободной. И я обещала дать ей это право… выбирать самой жизнь и смерть…

– Молодец, – одобряюще кивнула Айя.-А теперь, Нинти, – на этот раз она назвала богиню врачевания тем именем, которое предпочитала Нинтинугга, а не тем, к которому привыкли все остальные небожители. К чему настраивать против себя ту, чьей помощи ждешь? – позаботься о волчонке. Еще не рожденный, но он жив.

– Ладно… – вздохнув, пряча глаза, пробормотала она. Ее рука потянулась к краю одеяла, чтобы отдернуть его, словно полог, открывая… … -Не смотри, – Мати показалось, что ее щеку обдало морозным дыханием пустыни и голос Матушки метелицы зазвучал у нее над самым ухом…- Так лучше – не видеть.

Легче. И правильнее. Ведь всегда запоминается последний взгляд. Но жизнь, а не смерть, достойна того, чтобы ее помнили. Поверь мне, я знаю, что говорю… – и девушка, подчинившись ей, зажмурилась, затем, сорвавшись со своего места, торопливо подползла к отцу, уткнулась лицом ему в плечо.

– Поплачь, родная моя, – хозяин каравана сперва осторожно, боясь вспугнуть ее, словно та была осторожной пичужкой, коснулся ее головы, затем погладил по волосам, понимая, что сейчас дочь не успокоить, что нет тех слов, которые могли бы ее утешить… И, все же…