Артур Баневич - Похороны ведьмы

– Он говорит, что это корчма, а не заезжий двор, – перевел слова хозяина Зехений. – Что так в лицензии написано, и он не может обслуживать проезжих, а может только прохожих.

Дебрен, несколько удивленный, глянул угрюмому тощаге через плечо. Корчма действительно была маловата для заезжего двора, конюшни при ней не было. И это в определенной степени объясняло, почему она пустует. Возможно, еще и потому, что стояла она уже на перевале, а они добрались сюда в сумерки. Вильбанд уперся и не позволил прицепить свою тележку к бочкокату, потому – хоть он и выдерживал темп, взятый мулом, – Дебрен не стал колотить животное по бокам и понукать искрами, а без этого вконец изленившийся ирбиец еле-еле переставлял ноги. Вдобавок им пришлось задержаться у двух трактиров, которым Зехений поставлял воду. В первом они времени не потеряли, потому что двери были заколочены и опечатаны пергаментом с надписью: "Закрыто. Хозяин арестован за разбавление напитков водой", посещение же второго обошлось им в добрую клепсидру. Владелец подступил к монаху с претензиями, касающимися барменши, которую какой-то пьяный клиент использовал за конюшней, хотя до того вливал в себя без меры и, если как следует посчитать, выпил целых три порции зехениевой воды. В конце концов к взаимному удовольствию сошлись на том, что корчмарь согласился брать больше воды по меньшей цене и сильнее разбавлять пиво, Зехений же пообещал, что в случае чего кольцевание ребенка барменши возьмет на себя. Все это заняло немало времени, и шансы переночевать в замке быстро сошли на нет.

– Скажи ему, что в такой глуши… – Дебрен умолк, заметив скептическую мину толмача. – Что?

– Это Верлен, – пожал плечами Зехений. – У них здесь странное отношение к закону. Не важно, жизненный он или нет, они в любом случае неуклонно следуют ему. Не то что у нас.

– Не то, – согласился Дебрен. – И все-таки я бы немного перекусил. Скажи ему, что предписания я не нарушу и что из нас троих только один я явился не пешим. Да и то не на лошади, а с мулом. Вам он ужин может смело подать. Закажешь двойную порцию, половину съешь, а вторую я доем во дворе.

– Он говорит, – перевел ответ корчмаря Зехений, – что Вильбанд тоже подпадает под разряд проезжающих.

– Ну так закажи тройную порцию, – беззаботно бросил Дебрен.

Вечер выдался дивный, как всегда бывает после жаркого дня, а магун уже почти чувствовал приятную тяжесть девяти талеров в давно пустом кошеле. Девятый надо будет как-нибудь ловко вернуть Вильбанду, но все равно радоваться было чему.

Лишь очередной ответ корчмаря вернул его на землю.

– Они не продают навынос. Он говорит, что я могу есть сколько хочу, но только в помещении. Таков закон.

Хозяин уловил выражение лица чародея и полупредостерегающим-полульстивым голосом добавил несколько фраз.

– Он говорит, чтобы ты не надеялся получить что-нибудь через окно. Это приличная корчма, и в окнах у нее стекла, а не пленки, так что втихаря не проткнешь. А окна не открываются. Значит, спать пойдешь голодным и под чистым небом, а здесь горы хоть и невысокие, но ночами от земли тянет. Так что лучше бы вы в деревню спустились и там переночевали.

– И это называется корчмарь?! – занервничал Дебрен. Сделал два шага – и сделал бы третий, если б хозяин быстро не заступил ему дорогу. Они почти столкнулись носами. Зехений, в общем-то довольно спокойный, предусмотрительно отодвинулся. Сзади скрипнул механизм, переводящий раскачивание рычага во вращение колес тележки. Вильбанд, чувствуя надвигающийся скандал, подъехал ближе.

– Он предупреждает, – перевел Зехений, – что у него есть арбалет. Натянутый. Впрочем, наверняка врет.

– Да, – нехорошо усмехнулся чародей. – Все складывается как нельзя лучше. У меня ведь тоже начал дрожать магический амулет, обнаруживающий лесных разбойников и прочих преступников. – Он извлек из-под кафтана слегка сплюснутый шарик. – Скажи ему, что мне думается – никакой он не корчмарь, а головорез, прикончивший хозяина и теперь ловко подделывающийся под него. Могу поспорить, что живого корчмаря, а возможно, его хладный труп, паршивец спрятал в кладовке.

Зехений перевел. Тощий корчмарь побледнел. Вероятно, крепко – потому что это было заметно даже в полумраке. Однако от порога не отступил, ограничившись тем, что попятился на шаг.

– Он вспомнил, что одно окно пришлось вынуть и заменить пленкой, потому что стекло в нем треснуло, – перевел монах поспешно брошенные слова. Потом усмехнулся и добавил уже от себя: – Больше ты у него ничего не выторгуешь. Ну и хорошо. Ты одуреешь, узнав, сколько они тут берут за ночлег. А ночь прекрасная, так на кой ляд, прости Господи, задыхаться в вонючей избе?

Небо над горой Допшпик было по-настоящему горное, усыпанное звездами, подмигивающими в прозрачном, как хрусталь, воздухе. Дебрен лежал, прикрывшись попоной, глядел в небо и не мог уснуть. Костер они не разжигали – верленские законы не позволяли спать и одновременно жечь костер. Зехений подал им через окно не больше половины и без того уполовиненной порции, а от земли тянуло еще весенним холодом. Дебрен был голоден, немного озяб и немного несчастен. Если б тогда, на виекской пристани, он повел себя иначе, честно сказал о своих чувствах… Возможно, она и не солгала бы о своем армейском – да и только ли армейском? – прошлом.

Собственно, он ей почти верил. Но девушка из "Шелковой портянки" тоже начинала невинно, со стирки, а теперь…

Дурень. Ничего бы из этого не получилось, скорее всего отхватил бы по лбу, и ладно бы еще подушкой, а не кулаком. Или… правдой. Когда противник опускает щит, некоторые реагируют тем же: опускают собственный. "Поплывем со мной, Ленда. Я так хочу, чтобы ты была рядом…" – "Аж настолько, чтобы взять с собой блудницу? Понимаешь, Дебрен, работая вышибалой, прожить трудно. Я малость подрабатывала на стороне. Ну и как? Ты все еще хочешь?" Этого он боялся. Он много чего боялся. Но как бы там ни было, а попытаться стоило. Тогда, возможно, он не дрожал бы сейчас один под истрепанной попоной. Дурень. И – не исключено – подлец. Ну и какая беда в том, что она не была прачкой, а он слесарем? Остальное могло совпадать. Может, следовало написать? Может, откладывая перо – а он откладывал его дюжину раз, – он уничтожал что-то, что надо спасать? Может, только девичью порядочность, ее гордость за самое себя? А может, и что-то побольше.

По другую сторону тележки Вильбанд бормотал сквозь сон. Грудь русалки вызывающе блестела в лучах луны. Зехений смачно храпел – возможно, благодаря стакану чудотворной воды, втихую выпитому на сон грядущий. Интересно, нужно ли монахам такое лекарство, чтобы не тратить ночи, бессмысленно вперившись в звезды? Или в каменных русалок – потому что, по правде, и на нее Дебрен то и дело поглядывал. Где-то в лесу ухал филин… возможно. Вообще-то это наверняка был филин, но Дебрен пытался отвлечься от мыслей, не вслушивается ли в этот момент Ленда в чей-то храп рядом. Поэтому он сконцентрировался и обострил слух, уговаривая себя, что в горном лесу может ухать не только филин.