Николай Степанов - Легко!

– Только Узранде. Но Хрумстыч уверял меня, что она сейчас безобиднее кролика.

– Ладно, разберемся, – успокаивающе похлопал меня по плечу Брякун. – Главное – будь начеку.

Мы отправились дальше, прислушиваясь к малейшему шороху и вглядываясь в каждый кустик. Однако до вечера нас, кроме моего собственного чихания, больше никто не потревожил, и страхи, навеянные вчерашними рассказами контрабандистов и неприятным утренним происшествием, рассеялись окончательно.

Брякун шагал впереди и старательно изображал из себя опытного следопыта, а я шлепал сзади, стараясь не наступать ему на пятки. Свежий воздух, чистое небо, мягкий ковер травы под ногами. Комары и те особо не докучали. Разве ж это болото? И зачем мы нацепили огромные тяжелые сапоги?.. Я предложил проводнику разуться.

– Не вздумай! – строго запретил он. – Знаешь, кто обитает в этой траве?

– Нет.

– Вот и хорошо. Иногда лучше не знать.

В пути обычно разговорчивый Брякун проявлял чудеса сдержанности – можно было по пальцам пересчитать слова, которые он произнес за всю вторую половину дня. И когда я вдруг услышал его шепелявый голос, то даже вздрогнул от неожиданности.

– Успели. Видишь холмик с тремя деревцами? – Мой спутник остановился.

– Да.

– Там мы и заночуем.

– Я не против. – Путешествие в постоянном напряжении вымотало окончательно.

– Но прежде… Ты умеешь держать язык за зубами? – вдруг спросил гранчанин.

– Когда в этом есть необходимость…

– Есть. Огромная. Лишнее слово может стоить нам жизни.

– Да ну?!

– Обещай молчать как рыба, пока я не разрешу.

– Да пожалуйста, обещаю. – Мне была абсолютно непонятна тревога друга. – Только объясни, зачем эта игра в молчанку?

– Никак гости ко мне? – донесся издали едва различимый женский голос.

– Все! Больше ни звука! – грозно прошипел следопыт и для наглядности провел большим пальцем по горлу.

Я кивнул, и мы двинулись вперед.

Со стороны холмика с караваем в ручонках вышла… кукла?! Лишь когда она подошла вплотную, стало понятно, что это не игрушка. Вполне реальная старушка ростом чуть выше моего колена смотрела на нежданных гостей маленькими круглыми глазками. Во взгляде было столько обожания, что мне сразу стало не по себе.

Кукольная бабушка, несмотря на свои игрушечные размеры, имела вполне человеческую фигуру. Единственное, что привлекало к себе повышенное внимание, был нос. Массивным крючком он заметно выступал вперед.

Так и хотелось спросить своего осведомленного попутчика: «Кто это?», и лишь обязательство играть в молчанку сдерживало естественное любопытство.

– Добро пожаловать, гости дорогие. Отведайте хлебца с дороги, небось изголодались в пути. Я так рада, так рада вашему приходу. Даже слез не могу сдержать. – И она действительно заплакала.

Я настолько растрогался, что едва не забыл про уговор. Кулак друга очень своевременно соприкоснулся с моей нижней челюстью, заставив прикусить язык и в прямом, и в переносном смысле. Мне, естественно, сразу захотелось ответить взаимностью, но Брякун довольно выразительно покрутил пальцем у виска, и сиюминутное желание пропало.

Не говоря ни слова, он принял угощение и, разломив его пополам, поднес к моему носу. Под хлебной коркой копошилось что-то зеленое и вонючее. Я снова стал чихать. Вот так бабка! Может, и слезы у нее крокодильи? Сначала отравит прохожего, а потом, чего доброго, еще и сожрет. Хотя – куда ей при таком-то росте!

– Че сказать хотел, сынок? Не расслышала я. Старая совсем стала. Ты не стесняйся, говори громче. – Старушка пропустила вперед шагавшего к холму гранчанина и пристроилась рядом со мной. Однако двигалась она медленно, поэтому вскоре отстала.

Уже под деревьями, когда мы расположились на ночлег, крючконосая снова подошла ко мне. Под ее ногами тут же вырос аккуратненький пень, а рядом зажглись два огонька.

«А дама-то не из простых!»

– Ты сам, я гляжу, не здешний будешь? Это сразу видно по гордой стати и мужественному лицу. А еще у тебя в глазах столько доброты, что ты просто не можешь не утешить бедную старушку. Знаешь, какая трудная жизнь на болоте?

Бабулька битый час вещала о своей тяжелой доле, определив в нашей паре меня как слабое звено. При этом она не стеснялась повторяться, рассказывая об одном и том же по нескольку раз. Меня так и подмывало остановить этот словесный поток, но я молчал.

Затем в мой адрес посыпались всевозможные комплименты. Некоторые из них были весьма двусмысленными, другие – явно провокационными, специально подталкивающими выступить с опровержением. Но я молчал.

Видя тщетность своих усилий, бабка совсем распоясалась и перешла на нецензурную лексику. Я никогда не слышал, как бранятся портовые грузчики, но думаю, что она это делала еще грязнее. Чего только не пришлось выслушать в свой адрес! Многие выражения изобиловали трех– и более составными нецензурными эпитетами, демонстрировавшими лексическую изобретательность коротышки. Очень захотелось придушить крючконосую, НО Я МОЛЧАЛ. Уже из последних сил.

А моя собеседница в ходе разговора все уменьшалась и уменьшалась в размерах. Когда она усохла до габаритов указательного пальца, ее ораторские силы иссякли:

– Тьфу на вас, проклятые! Шляются тут всякие, а корысти от них никакой.

На прощание лилипутка одарила нас злобным взглядом и, шустро соскочив с пенька, исчезла. Огоньки тут же погасли, пенек спрятался под землю.

Брякун давно крепко спал, и я решил, что имею полное право заняться тем же: как-никак выдержал словесную атаку «бронетанковой армии», истратив при этом все свои моральные силы.

Нас разбудил утренний дождик. Когда удалось продрать не желавшие открываться глаза, взору представилась бескрайняя водная гладь. Холмик автоматически превратился в островок, и сразу стало понятно, почему гранчанин назвал его именно так.

Вот и сапоги пригодились. Мы молча поднялись, облачились в плащи и отправились дальше. Вода доходила почти до колен. Идти было нелегко, но задерживаться в вотчине гостеприимной лилипутки не хотелось. Вдруг она снова начнет изливать душу?

– Теперь можешь говорить, – милостиво разрешил Брякун, когда приютивший нас на ночь холмик исчез из виду.

– Что за кукла жужжала мне в уши всю ночь? И почему именно мне?

– Так они у тебя длиннее. Да и весишь ты больше меня.

– А при чем здесь вес?

– Как «при чем»? Старушка-заглотушка очень любит покушать.

– Вот эта мелкая?!

– Мелкая она, пока ты молчишь. Стоит одно только слово сказать – и бабка начинает расти. И все: один раз раскрыв рот, сам остановиться ты уже не в силах. А ей только того и надо. С каждым словом собеседника заглотушка становится все больше и больше. Когда бабулька вырастает вдвое выше своей жертвы, она принимается за трапезу.