Петр Верещагин - Адов Пламень

Лазарус перевел взгляд на Хорста. Прищурился. Поморщился и кивнул: что-то, очевидно, ему не понравилось, однако отрицать наличие этого «чего-то» епископ не мог.

– Мои поздравления. Умно сработано, Варгон, если позволишь обращаться напрямик. Что дальше – пустишь сверху тяжелую махинерию, попытаешься взять на испуг, а то и сам руки приложишь? Или, может, сперва немного поговорим, изображая цивилизованных людей?

– Почему бы нет? – В голосе Хорста, до того – обычном выговоре уроженца северо-востока, Альмейнского Лоррейна, вдруг прорезался жесткий акцент Дальнего Загорья, изменился и тембр. – Я даже разрешаю тебе сказать несколько слов в свое оправдание. Возможно, я запечатлею их на твоем надгробье. После того, как.

– Благодарить не буду. И даже не буду спрашивать, знаешь ли ты, что означает «после того, как», что такое это самое «после». Знаешь. Каждый из нас знает. – Лазарус поднялся, опираясь на витой посох из белого дерева, прошелся по залу. – Вот чего ты не знаешь, так это – каково возвращаться ОТТУДА.

– Ты разве вернулся? – осведомился Хорст, а точнее, этот неведомый Варгон. – Некроманту вроде бы положено возвращать из Серых стран других, а не себя самого. Возврат сей, правда, вами понимается весьма своеобразно, но у нас не спор о способах деятельности…

На лице епископа-некроманта появилась странная усмешка.

– Варгон, дорогой ты мой, если бы только НАМИ… О моем возвращении ОТТУДА ведомо очень и очень многим, даже таким, кто меня не встречал и с кем я не имел чести познакомиться. Имя мое тоже знают многие, кому ничего не известно о бывшем епископе Страсбурга. Или бывшем же малефике оттуда.

– Говори, раз начал. Ты старше меня, но это все, что я знаю.

– Не все. Тебе ведь известен Завет, так? Вспомни, что там писал Йоханнан о родном брате Мириам из Бет-Уни.

Хорст-Варгон шумно вздохнул.

– Вот, значит, как. Лазарь из Вифании, брат Марии и Марфы – извини уж, привык к византийскому переводу, арамейского не изучал… Признаться, ты меня даже несколько удивил. Но что это меняет?

– Ничего. Почти ничего. – Лазарус вновь опустился в кресло, но сидел теперь так же настороженно, как и трое из его гостей, только Хорст (или этот неведомый Варгон) небрежно развалился, словно бы находился у себя дома. – Кроме моего статуса, присвоенного мне звания, что само по себе не слишком важно, как ты верно подметил. Я не некромант, Варгон. Я вивамант, и виновен в этом – Тот, чье Имя ни ты, ни я поминать не любим!

Марион вопросительно взглянула на Робина. Тот покачал головой, это слово он слышал впервые, да и разговор-то понимал с пятого на десятое. Зато Алан, нахмурившись, что-то бормотал… наконец менестрель поднял взгляд – и лицо его было в этот миг больше похоже на лишенную жизни восковую маску, на погребально-белый грим италийских актеров comedia del arte.

Хорст рывком встал, оттолкнув кресло. Лазарус также поднялся и сложил руки на посохе.

– Вивамант – что-то вроде колдуна-упыря, – раздался голос Варгона, до крайности напряженный, – плоть своих жертв он не пожирает, зато выпивает жизненную силу. Но не до конца; какая-то толика жизни в них остается, и вот эту толику он как раз и контролирует. Направляя туда, куда сочтет нужным.

– Замолчи! – Епископ воздел посох.

– Рази, Лох-Лей! – успел выкрикнуть Хорст-Варгон, когда Лазарус провозгласил: «Apage, Malefici!»

Ковчежец на шее Марион дернулся так сильно, что едва не придушил девушку. Хорст рухнул обратно в кресло и бессильно обмяк, из носа его потекла струйка крови; зато Робин наконец понял, что тут к чему и с кого можно содрать шкуру за всю эту чертовщину – и древний клинок Тристрама вылетел из ножен.

– Зря, ай зря, – сказал епископ, и из его прищуренных глаз вырвалась белая молния. Робин, сам не понимая, что делает, парировал удар мечом; раздался отчетливый звук лопнувшего металла.

Тванг! – пропела тетива лука Марион, и голову Лазаруса прошила бронебойная стрела. Узкий ребристый наконечник, покрытый кровью, вышел под левым глазом – ни один человек после такого даже секунды не проживет…

Вивамант – прожил. Не поворачиваясь, он отмахнулся посохом, и в девушку также ударила молния. Тут в схватку вступил Алан, всадив в бок Лазаруса свой тесак, но острие погрузилось словно в плотную охапку соломы… кровь на белых одеждах выступила как бы нехотя, показывая: ну вот она я, а дальше-то что?

«Что» – ответил Робин, с неразборчивым воплем обрушив на противника сразу два клинка. Это казалось невероятным, но меч Тристрама лопнул ВДОЛЬ лезвия, вместе с рукоятью; и хотя долго он явно прослужить не мог, на один удар его обломков хватило. Раскроив и кости, и плоть, Робин буквально вырезал голову Лазаруса вместе с окровавленным треугольным «воротником»…

Вихрь бело-голубых искр и золотистого пламени расшвырял бойцов по сторонам. Алан очнулся первым. Вскочил, бросил взгляд на труп Лазаруса – теперь эта груда мяса уж точно никому не причинит вреда! – метнулся к телу Марион…

Подземные чертоги огласил вой, полный боли и горечи утраты, которую нельзя, невозможно выразить никакими словами…

Три светящихся призрака возникли в пятне взрыхленной земли, что осталось на месте сгинувшего собора. Первый, в призрачной кольчатой рубахе чрезвычайно старого гэльского образца, был безоружен, но сжимал в правой руке медальон; в левом боку у него до сих пор торчал обломок ритуальной пики, усеянной звериными когтями и клыками, однако боль вряд ли беспокоила призрака. Второй, исполин в латном облачении, с двуручным мечом на плече (доспехи и меч, разумеется, были не более реальны, чем сам он), смотрел на залитые лунным светом холмы – и улыбался сквозь поднятое забрало так, как умеет улыбаться только довольный жизнью лев. Третий… нет, третья, – облаченная в длинное платье, она по временам прикасалась к королевскому венцу на своих пышных волосах, а подмышкой держала массивный фолиант.

Тень двенадцатилетнего мальчика, хромая, возникла у границы пятна, помедлила – и неловко опустилась на колени.

– Тебе решать, Исильд, – проговорил первый на архаичном диалекте западных гэлов.

– Тебе решать, Изельде, – эхом раздался львиный рык второго.

Призрак королевы Изельде качнул головой.

– Нет.

– Тогда слово тебе, Леорикс, – молвил первый призрак.

– Слово тебе, Лев, – согласилась Изельде.

Призрак Леорикса призрачно скрипнул доспехами, изображая пожатие призрачными плечами.

– Нет. Говори ты, Тристан.

– Ты можешь, Тристрам, ты имеешь на это право, – ободряюще сказала Изельде.

Призрак Тристана из Лионесс помолчал, затем резко кивнул.

– Встань, Вир, и войди в круг.

Тень двинулась вперед, застыв перед тремя светящимися призраками, каждый из которых превосходил Вира на голову (а Леорикс даже на две).