Петр Верещагин - Право битвы

В поединке иные воины Альмейна могли сдержать натиск бойцов Данмерка, но в групповом бою, особенно пешими, обычно уступали. Уже потому, что основной ратной тактикой в Альмейне считался бой конный, с длинным рыцарским копьем – этому ничего противопоставить не могли уже северяне… Порубив на кусочки воинов Зигмунда Гамбургского, победители тогда потребовали выдать им оскорбителя – либо уплатить выкуп, равный его весу в золоте (а парень, как на грех, оказался далеко не худенький). Присутствовавший на турнире Бран О'Доннел, бывший регент державы франков, правая рука Магнуса (и единственный в империи иноверец, носящий христианское звание паладина), от имени герцога пообещал уплатить; Зигмунд ничего не смог возразить, так как Бран в тот момент стоял с ним бок о бок, и в спину герцога недвусмысленно упиралось острие мизерикордии… После этого Гамбург еще лет пять платил двойную подать, главный же виновник неприятностей – Зигфрид, старший герцогский сынок, – был прилюдно лишен наследства и отправлен нести службу на юго-восточные рубежи Новой Империи, где, по слухам, за свой дурной нрав вскоре оказался сожран драконом.

На третий день началась та часть турнира, ради которой значительная часть зрителей и прибыла в Зальцбург (если не считать возможности попировать за счет прижимистого графа Вальтера; впрочем, сие как раз не являлось движущей силой – у тех, кому было дозволено участвовать в этих пирах). Сперва заезжий италийский рыцарь Бартоломео откуда-то из-под Милана пожелал скрестить клинки с любым, кто оспаривает право госпожи Исольды ди Грасси зваться прекраснейшей из всех дщерей Евы; его желание немедля вызвались удовлетворить добрых три четверти присутствующих, однако уже во втором поединке италийцу перебили ключицу, и дальнейшие схватки были по взаимному согласию отложены до следующей встречи, когда Рыцарь Алого Кинжала будет достаточно хорошо себя чувствовать, чтобы доставить противникам полное удовлетворение от дуэли (сим новомодным словечком в Италии звали поединок). Затем барон Хайнрих фон Эрленберг сообщил одному из вассалов графа Зальцбургского, Коллю фон Эрбаху, что в стиле ведения боя его (Колля) наследника, выступавшего на этом турнире, наличествует досадный изъян; вежливый фон Эрбах попросил уточнений, и беседа вновь закончилась на ристалище, но на сей раз – в весьма мирной и дружественной обстановке: Хайнрих, придя в себя после падения, принес глубочайшие извинения, и был незамедлительно прощен, причем Колль признал, что сын его еще недостаточно отточил телесный навык, какой здесь действительно необходим, поэтому фон Эрленберг вполне мог не разглядеть в выступлениях молодежи всех особенностей искусного приема, которому сам фон Эрбах обучился у наемников с востока во время Бауэрской кампании. Несколько не слишком знатных, но также ценивших свою честь бойцов – частью проезжих, частью состоящих при одном из приглашенных дворян, – разрешили свои споры в присутствии специально назначенных графом Вальтером судей-маршалов; дело, к некоторому разочарованию толпы простых зрителей, закончилось всего лишь несколькими ранениями различной тяжести.

Ульрих, как обычно, находился среди прочих не очень богатых рыцарей и дворян, когда над турнирным полем прозвучал рог – не металлический и звонкий, какие предпочитали носить воины Альмейна, Швица и Италии, но гулкий, низкий, очень хорошо знакомый ветеранам неудачных сражений Магнуса с вольными кланами Арденн и Галлии. Вышколенный гнедой жеребец грудью раздвинул толпу; трубивший в рог всадник в кожаной маске-личине с прорезями для глаз, обведенными темной зеленью, громко вопросил:

– Есть ли здесь тот, кого называют носящим Знак Копья, Ульрихом из замка Дюренбрехт? – на языке Альмейна он говорил с сильным западно-гэльским акцентом; даже имя рыцаря нещадно переврал, произнеся что-то вроде «Эльрик».

Отодвинув тех, кто загораживал ему путь в первые ряды, Ульрих откликнулся:

– Какого демона тебе от меня надо и кто ты вообще такой?

– Можешь звать меня Безликим, Рыцарь Копья, – гэл в маске покинул седло и встал прямо против Ульриха. – Во имя Соединяющей человеческие сердца, – ты сейчас или сразишься со мной, или дозволишь своей дочери быть с тем, кто по душе ей, а не тебе!

Рыцарь окинул взглядом Безликого, ничем не похожего сейчас на того юнца – если, конечно, это именно он, хотя кому бы еще такое понадобилось? – попутно замещая ругательства и оскорбления, недостойные истинного рыцаря (таковым Ульрих себя не считал, но стремился хотя бы выглядеть им), на заслуживающие произнесения слова. Особым красноречием, однако, рыцарь не обладал, и подобных слов быстро отыскать не смог. Дабы не быть заподозренным в трусости, Ульрих преувеличенно громко хмыкнул, нырнул под ограждающие ристалище жерди, и выразительно, с хрустом, размял кисти рук, будто готовясь к кулачному бою.

– Меч? Копье? – Гэл правильно понял ответ, и теперь лишь уточнял подробности.

– Пеший бой, топор и щит, – заявил рыцарь, – если желаешь, можно в полной броне. – Лат он с собой не взял, но наверняка найдется у кого одолжить. Безликий не выглядел слабаком, отнюдь; однако серьезного опыта битв в доспехах у него быть просто не могло, недостаточно мощно сложен. Ни один из латников-ветеранов не уступал в ширине корпуса молодому медведю; Ульрих, опытный боец, не упускал очевидных преимуществ своего положения.

От тяжелой брони гэл благоразумно предпочел отказаться. Отцепив от седла квадратный щит с длинным шипом в центре, он попросил у одного из воинов секиру, взмахнул ей пару раз, приноровляясь к оружию, и приглашающе кивнул рыцарю. Ульрих послал одного из оруженосцев Вальтера за своим щитом, вытащил из-за ремня топор, ощутил в ладони приятную тяжесть верного боевого соратника, и доверительным шепотом сообщил Безликому:

– Знаешь, он зовется Weltschmerzer, «несущий мировую скорбь». Редко когда его удар дает промах… в этом в свое время убедились италийцы в битве при Ларше.

– Верю, – сказал гэл. – Только на Суде Стали не это важно…

Фон Дюренбрехт пожал плечами.

– Ты веришь, что здесь побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто прав?

– А ты – нет?

– Верю, отчего же, – большим пальцем левой руки рыцарь разгладил седые усы, – ведь на Суде Стали, оно как в жизни – кто сильнее, тот и прав.

Возразить Безликий не успел – запыхавшийся мальчишка-оруженосец галопом вырвался на турнирное поле, сжимая в руках обитый бронзой круг; на железной бляхе умбона было выгравировано перевитое плющом Священное Копье. Герб Ульриху также пожаловал император Магнус, вместе с замком.

Сноровисто закрепив ременные лямки щита на правом предплечье, фон Дюренбрехт перебросил Weltschmerzer в левую руку и отдал противнику салют. Гэл ответил взмахом своего оружия.

Читать дальше