Хоуп Миррлиз - Луд-Туманный

– Поэтому я очень испугался, когда увидел его. Понимаешь, Люк?

Люк почувствовал облегчение и согласился, что этого, наверное, можно испугаться. Он сам снов не видел, и поэтому не относился всерьез к чужим сновидениям.

Ранульф заметил, что Люк успокоился, и в его глазах сверкнул проказливый недобрый огонек.

– Но это не все, Люк, – сказал он. – Видишь ли, старый Портунус – это мертвец.

На этот раз Люк действительно встревожился. Может, его хозяин спятил?

– Да будет вам, мастер Ранульф, – сказал он, пытаясь придать своему голосу шутливую интонацию.

– Ну что ж, Люк, можешь не верить, если не хочешь, – обиделся Ранульф. – Спокойной ночи. Я буду спать.

И, задув свечу, он повернулся к Люку спиной, выражая тем самым свое неудовольствие, и тому ничего не оставалось, как вернуться к себе и вскоре уснуть крепким сном.

Примерно через неделю старая Конопелька получила от Люка письмо следующего содержания:

Дорогая тетушка!

Надеюсь, мое письмо застанет Вас в добром здравии, в каковом пребываю и я, его отправляя. Я помню, что Вы мне говорили, и стараюсь присматривать за маленьким мастером. Но место здесь странное, это уж точно, и я бы охотнее вернулся с Ранульфом в Луд. Не подумайте, что я собираюсь жаловаться на еду или жилье. Наоборот, с мастером Ранульфом обращаются, как с королем: тут и восковые свечи, и льняные простыни – словом, все, что у него было дома. И, должен сказать, что давно не видел его таким посвежевшим и счастливым. Но хозяйка – очень странная женщина, тут я не ошибаюсь, и слишком любит ловить рыбу. Они с доктором иногда уходят на всю ночь ловить форель, но никогда еще не подавали эту рыбу на стол. А иногдаона так странно смотрит на мастера Ранульфа, что у меня мурашки по коже бегают. Между ней и ее внучкой, мисс Хейзел, приемной внучкой, нет большой любви. Говорят, что по завещанию старого хозяина ферма принадлежит ей, а не его вдове. А она задается, эта мисс, чересчур мнит о себе и очень замкнута. Но я рад, что она есть в доме. Все на ферме ее любят и, могу поклясться, что она хоть и заносчивая, зато прямая. А еще тут есть свихнувшийся старик, которого зовут Портунусом, но он скорее похож на ручную сороку, чем на человека. Он не может сказать ни одного толкового слова, все только какие-то рифмованные строчки, и всегда готов нашкодить. Он ткач и такой же ненормальный, как матушка Тиббс, хотя играет на скрипке и в самом деле хорошо. Я уверен, что вдова до смерти боится этой старой птицы, и мне бы очень хотелось узнать, почему – ведь старик совершенно безобидный, хотя иногда проказничает. Бывает, он щиплет служанок так, что их руки, все в синяках, становятся похожими на спинку макрели. А вот к мисс Хейзел он, кажется, относится хорошо, хотя та его терпеть не может. Я однажды спросил ее о нем, но она стукнула меня по голове и посоветовала не лезть не в свое дело. Боюсь, что люди на ферме меня самого считают заносчивым, потолку что я помню Ваши слова и ни во что не вмешиваюсь. Думаю, что держись я с самого начала подружелюбней (что мне свойственно от природы), я узнал бы кое-что. А этот ненормальный ткач, кажется, совсем помешался из-за старой статуи в саду. Он все время выделывает перед ней всякие антраша и, как клоун на ярмарке, корчит ей рожи. Но хозяйка его боится, я в этом так же уверен, как в том, что меня зовут Люк Коноплин. А мастер Ранульф говорит о нем такие вещи, что я даже не могу их повторить в письме к пожилой даме. И я был бы так рад, тетушка, если бы Вы попросили его милость забрать нас обратно, потому что мне это место не нравится, это уж точно, и у них нет ни единой веточки фенхеля над дверьми.

Ваш преданный внучатый племянник

Люк Коноплин.

Читая письмо, Конопелька часто хмурилась и неодобрительно качала головой. Иногда она даже презрительно хмыкала, например, в том месте, где Люк давал понять, что белье у вдовы такое же тонкое, как у Шантиклеров.

Прочтя письмо, она на несколько минут погрузилась в глубокое раздумье.

– Нет, нет, – произнесла она наконец, обращаясь к самой себе, – моему мальчику хорошо, и он счастлив. Ему лучше, чем было в Луде последние несколько месяцев. Чему быть, того не миновать, и нечего понапрасну беспокоить мастера Ната.

И она решила не показывать письмо Люка хозяину. Сам мастер Натаниэль был в восторге от отчета Эндимиона Хитровэна, в котором тот сообщал об улучшении здоровья и настроения мальчика. Ранульф тоже писал в коротких письмах, что он счастлив и хочет подольше пожить на ферме. Очевидно, он, как выразился Эндимион Хитровэн, учился жить под другую мелодию.

Вскоре Эндимион Хитровэн вернулся в Луд и подтвердил то, о чем писал: Ранульф счастлив и ему хорошо живется на ферме.

Шагая своей обычной сонной поступью по улицам и садам Луда-Туманного, лето благополучно катилось к закату. Жены сенаторов и бюргерши хлопотали у себя на кухнях и в кладовых, занятые изготовлением напитков и джемов. Вечерами улицы оживали от болтовни и звуков музыки, в скверах и у таверн подмастерья танцевали с дочерьми хозяев, пока серые сумерки не превращались в ночь. Сенаторы зевали во время речей коллег, а собственные – сокращали, как могли, чтобы поскорее отправиться на Пеструю ловить форель или играть в шары на приятной бархатистой лужайке перед Палатой Гильдий. А когда один из кораблей привозил особо экзотический груз – редкие вина или засахаренные фрукты, то приглашали друзей на ужин и сдабривали лакомства добрыми старыми шутками.

Мамшанс был угрюм и периодически пугал свою жену мрачными предсказаниями; но он понимал, что бесполезно даже пытаться расшевелить мэра и сенаторов.

Мастер Натаниэль очень скучал по Ранульфу, но, получая весьма удовлетворительные отчеты о состоянии его здоровья, чувствовал, что с его стороны было бы эгоистично не позволить сыну остаться там, по крайней мере, до конца лета.

И вот деревья, так долго молчавшие, снова заговорили. Дни стали сокращаться прямо на глазах. Тенистая аллея мастера Натаниэля все желтела и желтела, и когда густой белый туман выползал из Пестрой в сад, она выглядела как неясное тусклое пятно.

Вот тогда-то и произошли некоторые события. Они начались в самом неподходящем месте Луда-Туманного – в Академии для молодых девиц мисс Примрозы Крабьяблонс.

Мисс Примроза Крабьяблонс на протяжении двадцати лет занималась «шлифовкой» воспитания дочерей именитых граждан, обучая их петь, танцевать, играть на спинете и арфе, сохранять и засахаривать фрукты, стирать кружева, снимать мясо с костей цыпленка, не разрезая спинку, составлять натюрморты из раскрашенного воска, вышивать, по крайней мере, сотней различных способов. Она готовила их к тому, чтобы они стали хорошими хозяйками и образцовыми женами.